«Гражданская война – это вовсе не война: это болезнь, – писал Антуан де Сент-Экзюпери. – В гражданской войне враг сидит внутри человека, и воюют здесь чуть ли не против самих себя». Но испанские события 1936 года еще трагичнее: они влились во всемирную гражданскую войну, начавшуюся с большевистской революции.
Ужас произошедшего в России взорвал самое сердце демократии во всей Центральной Европе. Так произошло потому, что процесс поляризации между «красными» и «белыми» позволял обеим политическим крайностям усиливать свою власть путем создания и манипуляции страшным, если не апокалипсическим, образом своих врагов. И те и другие накачивали друг друга пропагандой в манихейском духе[1]. Позже Сталин и Геббельс принялись с дьявольской изобретательностью эксплуатировать это мощное сочетание страха и ненависти. Их оппоненты объявлялись «предателями», лишались человеческого облика и гражданства. Поэтому неправильно называть Гражданскую войну в Испании «братоубийственной». Новые идеологии разделяла пропасть, превращавшая братьев в безликих чужаков, профсоюзников и лавочников – в классовых врагов. Нормальные, естественные чувства оказались погребены мощной лавиной пропаганды.
Направляясь напряженной весной 1936 года в Мадридский университет, Хулиан Мариас, последователь философа Хосе Ортеги-и-Гассета, навсегда запомнил, с какой ненавистью смотрел водитель трамвая на выходившую из вагона хорошо одетую молодую женщину. «Доигрались! – сказал тогда себе Мариас. – Когда Маркс становится сильнее гормонов, ничего уже не изменить»[2].
Гражданскую войну часто изображали и изображают как столкновение левых и правых, но это упрощение, вводящее в заблуждение. У конфликта были и две других «оси»: государственный централизм против региональной независимости и авторитаризм против свободы личности.
Правые националистические силы были гораздо сплоченнее по той причине, что они, за небольшими исключениями, сочетали три слитые воедино крайности. Они были одновременно правыми, центристами и сторонниками авторитарного правления.
Республика же представляла собой кипящий котел несовместимостей и взаимных подозрений, где центристам и сторонникам авторитарной власти, особенно коммунистам, противостояли поборники самостоятельности регионов и свободолюбцы-либертарианцы.
Нас до сих пор преследуют призраки пропагандистских битв семидесятилетней давности. При этом испанская гражданская война остается одним из немногих конфликтов современной эпохи, история которого лучше описана проигравшими, чем победителями. Это неудивительно, если вспомнить то чувство надвигающейся катастрофы, в котором пребывал весь мир весной 1939 года после разгрома республики. Гнев усилился после 1945 года, когда одновременно с разоблачением преступлений нацистской Германии генерал Франко проявлял неслабеющую, маниакальную мстительность в отношении побежденных республиканцев.
Молодым поколениям трудно представить, чем в действительности была жизнь в ту эпоху тоталитарного конфликта. Идеалы коллективизма, присущие прежде и армии, и политическим молодежным движениям, и профсоюзам, ныне потерпели крах. Кипучий котел страха и ненависти в ту эпоху крайне далеки от атмосферы безопасности, гражданских свобод, торжества прав человека, в которой мы живем сегодня. Взирая из настоящего в прошлое, мы видим не просто другое время, но и совершенно другую страну: за прошедшие десятилетия Испания изменилась до неузнаваемости. Ее прощание с эрой Франко и гражданской войны стало одной из самых поразительных и впечатляющих трансформаций во всей Европе. Поэтому, возможно, не стоит пытаться смотреть на страшный конфликт семидесятилетней давности через призму либеральных ценностей, ставших нормой для нас сегодняшних. Необходимо включить воображение, совершить прыжок в прошлое, чтобы попытаться понять взгляды и настроения тех лет – националистические, католические мифы, страх перед большевизмом у правых, твердую веру левых в то, что революция и насильственное перераспределение богатства способны осчастливить всех на свете.
Борьба за свои убеждения велась с такой страстью, что сегодня нам трудно смотреть на этот процесс объективно и беспристрастно, особенно помня о причинах и истоках конфликта. Каждая сторона с пеной у рта доказывает вину оппонентов в развязывании войны, зачастую игнорируя даже нейтральные факторы – например попытку республики уложить в считаные годы социальные и политические реформы, на что другим странам понадобилось почти столетие.
Доподлинно известные события, происходившие во время войны, в том числе подробно документированные преступления и последовавшие за ними репрессии, ныне не вызывают серьезных споров – за это нам следует поблагодарить многочисленных испанских историков, проведших колоссальную, скрупулезнейшую работу в местных архивах и на кладбищах. Подробности военных действий, включая споры и конфликты республиканских командиров, тоже выплыли на свет благодаря недавнему рассекречиванию в России недоступных ранее документов – благодаря этому мы гораздо лучше представляем советскую политику в Испании. Тем не менее на толкование даже известных фактов неизбежно влияет субъективность исследователя, и особенно это проявляется в спорах о причинно-следственной цепочке, приведшей к войне. С чего начать – с «самоубийственного эгоизма» землевладельцев или с «революционной гимнастики» и риторики, породившей страх перед большевизмом и толкнувших средний класс в «лапы фашизма», о чем заранее предупреждали более умеренные социалистические лидеры? Дать окончательный ответ на этот вопрос, видимо, не сумеет ни один, даже самый маститый историк.
