Илья
Если спросить у случайных прохожих, считают ли они себя сумасшедшими, сколько из них ответят искренне, как понять, что человек сомневается в психическом здоровье? Если бы меня спросили, как бы ответил я? Так ли это важно, если я и буду отрицать, меня обязательно что-то выдаст. Надо попробовать представить, подойти к зеркалу и посмотреть. Вот подходит ко мне мужчина средних лет, нет, надо обязательно его представить. Ничего не получается, тогда представлю соседа с восьмого этажа, напыщенного отца семейства с приклеенным к лицу недовольством. Вот подходит этот нарцисс и спрашивает: «А скажите, Илья Сергеевич, вы не страдаете психическими заболеваниями?»
Ох, как забегали глаза, как уменьшились зрачки, рука потянулась к переносице. Я где-то читал, что рука тянется к лицу, когда человек хочет что-то скрыть. Нет, определенно, с моим разумом случилась беда. Вот и эти монологи, долгие разговоры с собой, разве будет нормальный человек говорить сам с собой? Как долго я смогу скрывать безумие от окружающих, я совсем не хочу в лечебницу?
Работа, главное, чтобы не догадались на работе! Интересно, как скоро я забуду технологии, не смогу руководить процессом? Хорошо хоть занимаемся садовыми домиками долго, ничего нового, алгоритм откатан и работники справляются даже без меня.
Нет, так не пойдет, надо бороться, надо что-то делать. Что? Идти к врачу, чтобы сдать себя? Придумал, надо попробовать писать, вести дневник, это лучше, чем диалоги с собой. Дневник!
Запись первая
Когда все началось? Когда обнаружил кошку в запертой квартире? Нет, первым был флаер, не тот, что лежал на тумбочке в прихожей, а повешенный на ручку входной двери. Почему я обратил на него внимание, ведь листовки появляются часто, все время что-то предлагают купить, заказать, заманивают скидками, их фирма делает такие рассылки? Предлагают, ключевое слово – предлагают. Та листовка, скорее, напоминала плакат: надпись «следим за тобой» на фоне огромного глаза, и никаких контактов, абсолютно никаких! Да, я тогда еще подумал, что дополнительную информацию они опубликуют в следующих выпусках. Даже ждал, все хотелось хоть раз застать промоутеров за работой, они мне казались бесплотными тенями. Но листовки так и не появились, тогда я решил, что просто отказались от акции.
Почему это вызвало во мне беспокойство, болезнь уже зарождалась? Может, и не было того листка? Нет, так можно далеко зайти, так можно утверждать, что ничего не было позже. Через неделю второй флаер все-же появился, лежал себе на тумбочке в прихожей, материализовавшись из ниоткуда. Кажется, я начинаю сомневаться, возможно, сам положил его туда, положил и не заметил? Мы тогда сдавали домик старому зануде, все устали.
Значит, рекламный мусор, с надписью «ты под прицелом», я выдумал. Но как быть с кошкой или котом, кто их разберет… Наглой черной кошкой с седыми проплешинами, лежащей на моем диване? Кошкой, которая проникла сквозь стены, потому как по-другому попасть не могла: ключи только у меня, двери и окна я запираю. Кошка даже не испугалась, заметив меня, лениво потягивалась и не спешила спрыгивать с дивана.
Олег
Что за день – работы нет, заказчиков теряем. Говорил же Сергею Ивановичу – кризис, надо снижать стоимость услуг, мы же не одни в городе окна устанавливаем. Не хочет, а нам что делать? Лучше маленький доход, но постоянный, чем такие перерывы. Хорошо, хоть у Олеси платят стабильно, но мало. Чувствую себя при этом скверно, живу за счет девушки, надо искать новую работу, может, Илье позвонить? Не успел подумать, как Илюха сам идет навстречу. Странный он какой-то: лохматый, мятый, выглядит больным. Остановил, а он посмотрел, будто не узнал, будто и не было девяти лет в одной комнате детдома, махнул рукой и пошел прочь. Догонять не стал, разговаривать не хочет – пусть идет. Илюха не из разговорчивых, даже в детстве, когда мальчишки, пряча слезы за злостью, клялись отомстить бросившим родителям, он всегда молчал. Этого Илюхе простить не могли. Как-то Колька Сорокин налетел на него с криком: «А ты, маменькин сыночек, простишь, забудешь все и побежишь за юбкой». «Не знаю», – честно ответил Илья. И за честность свою был бит, детдомовцы старались избавиться от тоски о тех, кто так и не стал родителем.
Они не были особенно близки, с Ильей вообще было трудно дружить, но он был членом их братства, членом их семьи.
Илья позвонил, когда я сидел на сайтах трудоустройства.
– Здравствуй, Олег, – пауза. – Это Маренков.
– Привет, Илья, догадался, – я старался придать шутливый тон разговору. Даже по телефону можно понять, как напряжен Маренков. – Как у тебя дела?
– Плохо, Олег. Ты можешь прийти?
– Что случилось?
– Не по телефону. Так можешь?
– Когда?
– Прямо сейчас.
Неожиданно Илья отключился. Я пытался перезвонить, но номер не отвечал. Адрес Маренкова я помнил плохо, был у него всего лишь раз. Вопреки ожиданиям, дом нашел сразу, вспомнил, что друг в тот раз радостно говорил, что всегда мечтал о третьем этаже и с гордостью показывал балкон, уставленный цветами. Я перепутал лишь подъезд. Пришлось объяснять открывшей старушке, что я ничего не продаю и не проверяю счетчики, а просто ошибся. В подъезде приятеля меня встретила черная кошка и, потершись о ногу, взяла на себя роль проводника. Она остановилась точно у квартиры Ильи и выжидательно смотрела, так что на кнопку звонка я жал под ее пристальным взглядом.
