К рассвету в доме стало холодно и влажно – железная печь быстро остывала, как только переставали подкладывать дрова. Лежавший на кровати кот поеживался от холода во сне, и, в конце концов, залез под одеяло. Теперь из-под пестрого от заплаток края торчало два носа – розовый кошачий и белый девчоночий. Оба носа мерно сопели.
Неожиданно дверь приоткрылась и через порог полилась вода. Она заливала дощатый пол и скоро поднялась до веревки, свисающей с потолка. Веревка зашевелилась и висящие на ней колокольчики тихонько зазвенели.
Тут же одеяло распахнулось, с кровати соскочила молодая девушка. Ее пушистые рыжие волосы были всклокочены, а худое лицо и очень тонкие руки, еле видные из-за большого количества одежды, подчеркивали ее замученный вид.
Кот недовольно посмотрел на нее. Он только что согрелся и хотел снова в тепло, поэтому поскорее прижался к девушке и громко замурлыкал, как бы зовя ее под одеяло. Но девушка посидела на кровати, прислушиваясь, и вскочила с кровати.
– Афоня, они прилетели!
И выбежала из дома, кутаясь в одеяло как в плащ. Недовольно мяукая, Афоня побежал за ней.
На берегу небольшого острова стояли журавли.
Девушка восторженно смотрела на них. Они были так прекрасны – грациозно выкидывая длинные ноги, птицы медленно ходили по берегу. Но вдруг что-то их вспугнуло – и они резко как один взлетели.
Обернувшись, девушка увидела, что на берегу стоял рыжий кот. Она грустно посмотрела на него.
– Ах, Афоня, если бы ты знал, как мне необходимо, чтобы они тут жили!
Афоня укоризненно посмотрел на нее. Он уже давно не ел досыта и поэтому все охотничьи инстинкты в нем обострились. Он объяснил бы это, но не умел говорить.
Остров, освободившись от груза, медленно поднялся над водой. И скоро даже короткие рыжие лапы кота стали видны.
Афоня деловито отряхнулся и пошел в дом.
А Люся, так звали девушку, осталась смотреть вдаль, на солнце, медленно поднимающееся над водой. Озябшей девушке казалось, что с его первыми лучами ей немного стало теплее. Она еще постояла, кутаясь сильнее в одеяло, но ее босые ноги стояли на влажной земле и совсем окоченели.
– Ну когда ты уже раскочегаришься? – шепотом спросила Люся у солнца. Но оно словно зависло над водой и не спешило подниматься. Люся грустно вздохнула и пошла в дом, залезла под одеяло и забылась неглубоким сном.
Сквозь сон Люся чувствовала, как холод проникает под тонкое одеяло. И как ее руки холодеют под ним. Наверное, Афоня вошел в дом и оставил дверь открытой. Люся натянула одеяло на самый нос и пыталась нагреть дыханием воздух под одеялом.
Сон уже прошел, но и вылезать из-под одеяла, где все-таки скопилось немного тепла, тоже не хотелось.
Люся стала рассматривать свой дом – тонкие дощатые стены, увешанные ее рисунками, стол, лавка, небольшой шкаф из тонкой фанеры и маленькая круглая железная печка. Немного посуды – кастрюля, кружка, чашка, ложка, нож. Все только самое необходимое. Как и положено в тюрьме.
– Да, – сказала себе Люся. – Это не дом. Это моя тюрьма. Но когда-нибудь я выберусь отсюда, и у меня будет настоящий дом – уютный, теплый, просторный, настоящий. В нем будет жить кот. И еще – семья.
Люся смущенно покраснела, хотя ее никто не видел. И запретила себе думать об этом. На кровать запрыгнул Афоня, укоризненно посмотрел на нее, а потом лег ей на грудь, замурлыкал.
Люсе стало тяжелее дышать, но зато она очень быстро согрелась.
– Рыжая грелка, – шепнула Люся Афоне. И он мурмуркнул в ответ довольно.
Люся подумала, что ей катастрофически не хватает тепла. Все вокруг было таким холодным – люди, широкая быстрая река, окружающая ее остров, огромные камни на берегу. А тепла было очень мало – кот Афоня, мурлыкающий в ответ на ее ласку, печка, которая быстро остывала и требовала много дров, горячий чай, чуть теплое солнце, редкая ласковая улыбка немногочисленных ее друзей. Этого было мало, очень мало, все собравшееся тепло не перевешивало глыбу холода, лежавшую у нее на сердце.
Люсе казалось, что она промерзла насквозь, изнутри и снаружи. И для того, чтобы ей отогреться, необходимо все собравшееся тепло умножить на сто.
Особенно холодно было внутри. Одиночество, отсутствие ласки и грубое обращение словно проморозили Люсю изнутри.
Только краски согревали немного. Она рисовала любимых людей, кота, что-то из прошлой жизни и развешивала рисунки на стены. Когда Люся смотрела на них, ей казалось, что тех, кто ее любит, больше.
Люся достала бумагу из щели под матницей и стала растоплять печку. На бумаге акварелью был нарисован рыжий кот, и теперь он исчезал в пламени. Люся виновато взглянула на Афоню, уютно свернувшегося на кровати. Но выхода не было – тепло важнее. Скоро в круглой железной печке загудело пламя. От горячей печи пол в доме стал быстро высыхать. В котелке пыхала паром гречка.
Люся и Афоня поели гречки и довольно разомлели от тепла и сытости. Люся пила чай и гладила Афоню, который уютно примостился на ее коленях.
– Глупо было надеяться, что журавли останутся жить у нас. Ничего, Афоня, придумаем что-нибудь другое.
Она на какой-то миг забыла свое отчаяние – вечные болезни, постоянный голод и одиночество. Теперь, когда девушка наконец согрелась, счастье казалось ей таким возможным. Но это было мимолетное ощущение – вода снова хлынула через порог. Люся не стала выбегать из дома, она уже точно знала, кто это. Лицо еще пылало от огня, колени и руки грел размякший от тепла Афоня, а внутри уже было холодно, очень холодно. Люся пыталась внутренне собраться, как будто готовилась из теплой комнаты выйти на лютый мороз, завертеться в крутой вьюге, пронизывающей холодом.
