Кандидат технических наук, старший научный сотрудник Василий Петрович Гаврилов, выйдя на пенсию, почувствовал себя писателем. Не то, чтобы тяга к литературному творчеству возникла вдруг, внезапно, нет, он и в юности, в студенческие годы, писал стихи, рассказы; писал их Василий Петрович всю свою жизнь, но нигде, кроме стенных газет, работы свои он не публиковал.
Конечно, мысль о том, чтобы отослать свои стихи в какой-нибудь литературный журнал, периодически у него возникала, но опасение быть не понятым, отвергнутым, брало верх над желанием добиться публикации своих сочинений. Читая в журналах и газетах стихи известных и не очень известных, а то и совсем незнакомых ему авторов, Василий Петрович пришел к выводу для себя неутешительному, – в его стихах не было той идеологической направленности, которая открывает двери редакций журналов и газет авторам, пусть и не очень талантливым, но настойчивым в своем желании приобщиться к кругу так называемой творческой интеллигенции.
Однажды ему попалась статья одного именитого поэта, посвященная столь распространенному явлению в поэзии, как графомания. Автор статьи утверждал, что и у графомана могут совершенно случайно возникнуть воистину гениальные строки, но лишь по причине того, что сам графоман «не ведает, что творит». Василий Петрович, проанализировав свои стихи с точки зрения автора статьи, явных признаков графомании в них не обнаружил, хотя и гениальных строк в них также не нашёл. Он решил, что в графомании можно уличить любого пишущего и, опасаясь такого ярлыка, от которого избавиться потом будет практически невозможно, решил воздержаться от попыток публикации своих стихов.
Писал он от случая к случаю, заниматься же сочинительством всерьез у него просто не было времени. Окончив аспирантуру и защитив диссертацию кандидата технических наук, он трудился страшим научным сотрудником в одном из подмосковных НИИ, находившемся в ведомстве Министерства обороны. Когда же Советский Союз рассыпался на множество обломков в виде независимых государственных образований, Василий Петрович из института уволился и возвратился в свой родной город Понтополь, что раскинулся на побережье где-то между Одессой и Николаевом.
Предвижу недоумение читателей, пытающихся отыскать этот небольшой городок на карте или соображающих, какой из реально существующих городов на побережье назвал сочинитель этим именем. Уверяю вас, вы напрасно тратите время, позиция сочинителя выгодна не только тем, что он может придумывать людей, определять их судьбы, а и тем, что может выдумать и место их жительства в виде города со своим названием, и расположить этот город там, где ему вздумается. Предвижу ещё один вопрос: а имеет ли сочинитель такое право? Уверяю вас, что имеет, и доказательством тому служит множество сочинений известных миру авторов, скажу больше, сочинитель имеет право придумать и логику подведения своих героев, мотивацию их поступков отличную от привычной всем нам. Вы спросите, для чего это нужно? А вот для чего. Расскажу вам одну историю.
Как-то раз командир полка отдал приказ полковому парикмахеру: брить тех и только тех, кто не бреется сам. Как поступать в этом случае парикмахеру с самим собой? Брить или не брить? Но если он будет брить себя, то есть бриться сам, то, согласно приказу командира, он брить себя не имеет право, так как бреется сам, а если не будет бриться, то брить себя будет просто обязан, однако при этом он уже будет бриться сам, потому брить себя не имеет права, иными словами, приказ командира в отношении себя он выполнить никак не может. «Что за глупости?! – Возмутитесь вы. – Ведь это же известный в математике Парадокс Рассела! Именно он и привел к созданию неклассической логики!» Вот именно, логика героев нашего повествования не будет соответствовать классической, может ли укладываться в рамки привычной всем нам логики поступок человека, продавшего квартиру ради того, чтобы создать свой, частный театр или опубликовать роман? Но не будем забегать вперёд.
Для читателя, никогда прежде не слыхавшего о городе под названием Понтополь, следует привести некую историческую справку, город этот был основан древними греками, и назывался Понтополис Эвксинский, от древнегреческого названия Чёрного моря, Понт Эвксинский. В более позднее время, когда Османская империя захватила черноморское побережье, основав крепости: Измаил, Бендеры, Хаджибей, городок этот получил тюркское имя Хаджибулат, но после взятия Измаила русской армией под командованием Суворова и основания Одессы, городу вернули прежнее греческое название, несколько его сократив, теперь он стал называться просто Понтополем.
Возможно, этот город и стал бы крупным портом, известным всему миру, как, например, Одесса, но бухта, на берегах которой расположен Понтополь, имеет довольно узкий вход, окруженный опасными скалами, что делает её пригодной для стоянки лишь небольших рыболовецких судов. Конечно, для древнегреческих галер бухта эта вполне подходила, но время шло, небольшие гребные суда ушли в прошлое, и граф Потемкин для строительства порта, способного удовлетворить потребности все растущего товарного оборота Российской империи, вынужден был искать новое место на побережье, где и была основана Одесса. А Понтополь, несмотря на своё древнее происхождение, так и остался небольшим рыболовецким портом. Позднее, когда в Одессе был основан Новороссийский императорский университет, в Понтополе был учрежден Понт-Эвксинский университет, сохранивший своё название до настоящего времени, кстати, именно некий профессор кафедры филологического факультета этого университета и доказал, что известное выражение «брать на понт» происходит от названия нашего города.
