Глава 1. Чемодан, вокзал… и враг
Вообще-то я не собирался наведываться в родной городишко. Тут отродясь нехрен было делать. Бывший наукоград, оказавшийся на пыльной обочине еще в 90-х. Этот город ассоциируется с каким-нибудь престарелым инженером, который, будучи советским патриотом, не пожелал слинять на тлетворный Запад, а предпочел медленно деградировать и прозябать.
Сколько бабок ни вбухивай в отделку девятиэтажек пластиковыми панелями, сколько ни перекладывай асфальт, этот «коллективный инженер» уже не поменяется. Он привык к смеси из «ароматов» пота, перегара и кошачьей мочи, что годами устойчиво висит в дребезжащий лифтах. И он, этот инженер, до сих пор ежится, когда видит на двери между этажами почти стертые маркерные надписи: «Sepultura», «Prodigy» и «Курт Кобейн – жив!».
«Да уж, времена были те еще!» – думает условный человек с высшим инженерным образованием, сильнее сжав в сухой старческой ладони ручки пакета продуктового магазина «Троечка». Торговой точки, где пахнет потом, перегаром и одеждой, которая не обновляется годами. А еще там стоит запах кожи потертых пенсионерских кошельков, в которых тихо, безропотно и смиренно притаилась бедность.
Инженер забыл многое, но не арифметику. Этот персонаж точно знает, на чем надо сэкономить и в какие стороны лучше не смотреть в магазине, чтобы не расстраиваться. Только раз в двенадцать месяцев можно подглядеть в запретную зону. Зимой, в преддверии Нового года, который, впрочем, не сулит никаких перемен, кроме роста ценников на Докторскую колбасу, горошек и красную икру…
По этим причинам (если брать глобально мои непростые отношения с родиной) я не желал приезжать в этот городишко. Не планировал отовариваться в «Троечке». Времена, когда приходилось клянчить у родителей копейки на жвачку или шоколадный батончик, слава богу, давно прошли. И в палатках уже не продают детям и подросткам сигареты поштучно. Капитализм. «Ничего личного – только бизнес»? Капиталистические США и загнивающая Европа? Да уж, чья бы корова мычала… Никогда не понимал парней под сорокет и больше, которые с ностальгией вспоминают времена: «Курт Кобейн – жив!».
Однако некоторые вещи не меняются. Они продолжают цвести буйным цветом садовых астр, гладиолусов на дачах. Эти вещи пахнут солеными огурцами-помидорами из трехлитровых банок и жареными семечками. Да, всё это еще осталось…
Видел собственными глазами, пока шел в толпе по подземному переходу от станции в сторону «старого города». Сперва я поежился от холода подземелья и нахлынувшей брезгливости, а затем усмехнулся. «Новый город», что остался за моей спиной, тоже уже далеко не нов. Просто расхожее местное выражение престарелого инженера. А еще я подумал, что когда-то меня не смущали переходы, дребезжащие старой обшивкой электрички, которые плелись до Мск целую вечность. Наушники плеера с какой-нибудь олдскульной рэпчиной на тему борьбы Восточного и Западного побережий1, где через слово звучало: «маза фака» и «факи’н щет!».
О да! Те вагоны… Разного рода музыканты с гитарами и аккордеонами-баянами, ряженые попрошайки, спящие вонючие бомжи в ореоле пустых сидений и бойкая торговля всякой мелочевкой под: «Ай гонна кил ю, маза факер! Факин сан оф вэ ган!» – звучащие в моих наушниках. Картина маслом, ни дать, ни взять…
На «Ласточке», что и говорить, перемещаться гораздо комфортнее. Чистота, тетка с тележкой, прямо как у бортпроводницы в самолете, даже чистый туалет. Где-то на подъезде к станции я представил, что открывается портал и мой приличный новый вагон с пассажирами. Всё становится иным и появляется в той временной точке, где я – студент, еду на учебу в универ в вагоне советского производства…
Зазывалы, торгаши, народ, смывающийся толпой от псов-контролеров. Во веселуха! Цыгане, так называемые афганцы2 с песнями, которые должны пронзать души слушателей болью и сочувствием. Мужики-охранники, работающие вахтовым методом в первопрестольной, со смаком поедающие курицу-гриль под карточные игры на импровизированном столе – старом дипломате3.
Приметы времени, перемены…
И бабушки в переходе, что по-прежнему торгуют соленьями, садовыми цветами и семечками. Жареными семенами, в которых, по нашим детским легендам, бабки перед продажей грели ноги, чтобы избавиться от артрита или какого-нибудь артроза. Впрочем, тогда нас, пацанов и девчонок, это почти не смущало. Кое-кто даже грыз зерна на переменах зубами, а не очищал руками.
В общем, куча всяких воспоминаний, забавных (и не очень) мыслишек нахлынуло, пока я добирался сперва от аэропорта Домодедово до площади Трех вокзалов, а затем сел на комфортабельную «Ласточку».
– Я на месте, – отправил короткое сообщение Игоряну, преодолев последнюю ступеньку на выходе из подземелья.
Площадь встретила меня странно. Никак, можно сказать, не поприветствовала. Крытый рыночный комплекс вместо ожидаемых развалов, стройка нового станционного здания, больше похожего на терминал маленького европейского аэропорта. Никаких палаток, снующих бездомных собак и торговых точек с мороженым или свежим квасом.
