Точно не скажу, что же заставило меня отправиться в поход одному. Но какие-какие воспоминания остались. Попробую их восстановить, хотя бы частично.
Знаете, как бывает, живешь себе, живешь, ходишь на работу, говоришь с сослуживцами, обедаешь, читаешь книги, встречаешься с друзьями и подругами, ходишь на спектакли, в кафе, на веселые и праздничные фестивали, разные выставки, музеи всевозможные. И все не то, не то. Все говорят и говорят, стараясь переговорить друг друга, перещеголять в знаниях и эрудиции.
В этом шуме разговоров, выставок, кафе и магазинов, нет ни одного момента побыть с самим собой наедине, в тишине, в уединении.
Чувство неуловимой не то чтобы тревоги, а чего-то такого, похожего на «камешек в ботинке», который никому не виден, но идти мешает. Мешает, и не дает понять красоту мира, красоту жизни. Идешь, а камешек трет и колет. И ты уже не видишь ничего вокруг. Потому что жизнь свелась к одному ощущению мешающего камешка, от которого уже набилась кровавая рана. И остается только боль, одна боль.
Вот и у меня было ощущение такое чего-то такого, что мешало мне понять, зачем вся эта суета, создаваемая жизнью с моим участием.
Соседка моя со второго этажа, Катя, была всегда в хорошем настроении. Когда бы я её ни встречал, она совершенно искренне улыбалась и желала мне хорошего и радостного дня или вечера. Или баба Мила с первого этажа, напевала неведомую мне песню, шла ли она из магазина, или мы случайно сталкивались с ней на лестнице.
Что, что же такое им ведомо, что же заставляет их улыбаться и радоваться, думал я, и, придумывая на ходу себе их ответы, не находил в них правды или той самой истинной причины их веселого состояния. Надо было бы спросить их об этом прямо, но мне мешала то ли гордость моя, то ли тупость моя.
И вот в один из одинаковой череды дней, которые были похожи один на другой, как близнецы, я все же не выдержал. И снял тот самый пресловутый ботинок, чтобы вытряхнуть мешавший мне понять радость жизни, камешек. Ну это я образно так говорю, конечно, вы же понимаете.
Уволился я с работы в один день, все равно мне там было все так ясно и понятно, что ничего грандиозного я там не создам, а просто буду очередной белкой, которая крутит и крутит это колесо.
А на следующее утро я уже сидел в электричке, которая увозила меня подальше от города.
На конечной железнодорожной станции, куда отвез меня поезд, я нашел автобусный вокзал, занял место в первом автобусе, который остановился возле меня, и продолжил путешествие. Где-то через полчаса, поняв, что жилых мест в этих краях не так много и они не многонаселённые, я попросил водителя остановить автобус, водитель удивленно спросил: «Прям здесь что ли приспичило?» Я молча кивнул, и автобус тихо припарковался на обочине. Я, окинув напоследок пассажиров прощальным и грустным взглядом, покинул автобус.
Фыркнув, автобус обдал меня черным угаром, и укатил дальше по грунтовой дороге. Я сошел на обочину. День только начинался. Солнце не пекло еще, но, помня, что пить непременно захочется, а запас воды у меня был не велик, я пошел через поле по направлению к оврагу, который, как я надеялся, в глубине своей был полон живительной влагой. Да и стоянку для лагеря искать лучше у воды, это я знал еще со школьного возраста.
Я не ошибся, когда выбирал направление. Овраг, местами окаймленный кустарником, местами оголенный, нёс в себе воды неведомой мне речушки. Найдя не столь заметный со стороны открытого пространства сход к воде, я спустился к тихой речке. Берег вдоль реки был столь ровен, будто ждал встречи с туристом, который почти никогда не бывал в лесу. Мне и делать ничего не оставалось, как установить на ровном берегу палатку, и принести камни, чтобы сложить очаг.
На что я рассчитывал? Сам не знаю. Действия мои на тот момент логике, скорее всего, не подчинялись. Я устанавливал себе жилье так, будто собирался здесь остановиться не на один или максимум пару дней, а будто выбираю себе жилище на всю оставшуюся жизнь. Я оглядывал берег свой, посматривая на противоположный, но противоположный берег был так крут, что опасности с той стороны не стоило ждать. А по краям овражистой реки у места, где я остановился, кругом плотно росли кусты ивы, ольхи и густая поросль молодой рябины, создавая уютность и обособленность походного лагеря.
Похоже, что река специально для меня приберегла этот укромный уголок для раздумий. Он будто создал был для таких, как я, неугомонных искателей, которым мешал «камешек в ботинке».
И здесь я впервые ощутил радость, ту самую неподдельную, детскую. Радость от обнаружения мной очень живописного и совершенно незаметного постороннему глазу места.
Ага, так вот как возникает это чувство, чувство, что тебя ждали и приберегли для тебя сокровенное, – радовался я.
Но надо было заняться сбором дров, заготовкой лапника под палатку, ну и обследовать местность тоже было не лишним. Радость горячая и жгучая понемногу улеглась, но чувство тепла осталось.
