Читать онлайн полностью бесплатно Татьяна Половинкина - Горгиппия

Горгиппия

Книга для тех, кто любит красивую и сложную поэзию. Чей ум и душу будоражат символисты Серебряного века и романтика шестидесятников. Философия момента, душа иллюстрируемая через пейзажи и состояния.

Дизайнер обложки Роман Щедрин

Редактор Игорь Глухой

Корректор Кира Саблина


© Татьяна Половинкина, 2020

© Роман Щедрин, дизайн обложки, 2020


ISBN 978-5-4498-1037-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero


Горгиппия – русская Атлантида: её давно не существует, но мы ходим по осколкам её легендарной земли, дышим её мифическим воздухом, греко-русские китежане. Мы живём под вековой водой, в мире, которого не существует.

Сложная простота

Не прекращается спор между «простой поэзией» («традиционной поэзией») и «сложной поэзией». Замечательная краснодарская поэтесса Татьяна Половинкина, вроде бы, принадлежит к стану «сложных поэтов». Это так. Но есть сложность и сложность. Существуют две разные «поэтические сложности» (со своими разными культурными генезисами).


Есть более распространённая сложность, идущая от образного строя стиха. В начале ХХ века в русской поэзии произошла маленькая революция: означающее слово оторвалось от означаемого предмета. Начали этот процесс символисты, в текстах которых образ мог означать всё что угодно, то есть, не означать ничего. «Прекрасная Дама» Александра Блока – это не Любочка Менделеева; и вообще Прекрасная Дама не ездит на пароходе. В современной «сложной поэзии» такого типа связей между словами и предметами почти нет; «рыбы» в этой поэзии никогда не означают реальных рыб, а «птицы» – подлинных птиц. Но все эти слова могут нести в себе какой угодно смысл. Такие стихи надо расшифровывать как кроссворды, прилагая к тому или иному образу определённый культурный код.


Но есть иная сложность, идущая от языка поэзии. Это когда стихотворение в своей содержательной основе вполне традиционно, но усложнён способ транслирования этой основы. Такая сложность берёт начало в ранней лирике Бориса Пастернака. До поры для того, чтобы описать весну или осень, было достаточно взвихренных лирических штампов пейзажной лирики XIX века или точного в гиперреализме слова Ивана Бунина. Конечно, Фет пытался сказать о вёснах по-своему. Он изменил план поэтического высказывания, но оставил неизменным язык высказывания. А у Пастернака иным стал язык, превратившись в безудержный ливень поразительных образов, редких слов и взволнованных обмолвок. Однако мы понимаем, что в его сложных стихах речь ведётся не о горних символах и не о переплетении культурных напоминаний, а о реальной весне и о натуральной осени. Постепенно пастернаковский язык вошёл в плоть и кровь советской поэзии. Я не оговорился – именно советской поэзии, в которой «теснота стихового ряда» даже не считалась «модернизмом». Импрессионистически сдвигали семантические характеристики не только диссиденты (такие, как Леонид Губанов), но и вполне почвеннические советские поэтессы и поэты – Татьяна Реброва, Татьяна Смертина, Мария Аввакумова, Светлана Кузнецова, Борис Примеров.


Стихи Татьяны Половинкиной – это традиционные стихи. Пейзажная лирика, поэзия о любви, произведения о процессе творчества, тексты о состоянии собственной души. Но какой яркой, чистой, свежей радостью видятся эти стихи! Словно бы помутневшие общелирические темы промыли родниковой водой, и они засияли всеми красками. Чудесный родник Татьяны Половинкиной – необычные слова, сложные синтаксические конструкции, индивидуальные, неповторимые авторские интонации.


Вот как сказано об осени (обычнейшая поэтическая тема):

     Где в синеве осенний зов,
     Станицы туч идут на нерест.
     В сосновых рощах рдеет вереск,
     Предвестник журавлиных снов.
     Блестят, как косяки хамсы,
     Дождя уклончивые струи,
     Летя в распоротость сырую,
     В осоловелые овсы…

И никакой «осени-просини» и «сентябрьской грусти». Хотя «журавлиные сны» есть.

Вот опять осень, но другая, поздняя…

     Сникают изветшалых листьев кипы,
     И высь строга, как скол совиных скул.
     Там поездов затравленные хрипы
     И над стрехой ветров хоральный гул.
     Под рубищем тумана стынут сопки,
     И рощи тлеют грудами тряпья.
     Сквозь лязг флюгарки, жалостный и знобкий,
     Утешной грусти исполняюсь я.

А вот – весна…

     Весна владычествует без затей,
     Вонзая в землю поросли стрекала.
     Я перестала свято ждать вестей,
     Быть чьим-то терпким вымыслом устала.
     Накрытый домотканым рушником,
     Доходит день на жостовском подносе.
     И рот мой горький больше ни о ком
     Отчаянных молитв не произносит.

И, да – в этих необыкновенно зорких к миру вовне стихах есть-таки лирический герой. Точнее, лирическая героиня. Сильная, гордая, дерзкая, чувственная – но и целомудренная, молчаливая, не расплёскивающая себя. Старообрядческая послушница. Есть и скупые, поданные одним штрихом лирические сюжеты. Есть и «ты»…

     Где ты будешь, чем ты станешь,
     Я тебя не повторю —
     Капля каменная капищ,
     Пригвождённая к огню.

Но эти сюжеты – не эпические, а лирические; они выражаются не в событиях («полюбил-разлюбил»), а в тончайших движениях и изменениях состояния «я». В сущности, события неважны (рефреном повторяется «я умру и с тобой, и врозь»).


Татьяна Половинкина – безусловный лирик. Бывают поэты-лирики, в чьих стихах совсем нет природы – только чувства и быт. Мне такие поэты не нравятся. Отключённость от природы – разрыв очень важного канала с Бытием; а связь с природой – залог мощного действия этого канала. В стихах Татьяны Половинкиной так много трав, полевых цветов, деревьев, таинственных озёр, холмов, снегопадов и листопадов, что кажется, будто вся эта флора и синоптика диктует её строки, предъявляет-дарит поэтессе то или иное уникально-неповторимое сложное слово. Не автор пишет стихотворения о природе, а природа сама создаёт их, проходя через душу и дух автора. Оттого эти «модернистские» стихи выглядят так реалистично. Это не холодные «записки фенолога», а звёзды, вётлы, вёсны, грозы, пригорки и ложбины, черёмухи и осоки, овсы и багульники, ставшие поэзией. Летние стихи Татьяны Половинкиной – интонационно само лето, а зимние – говорят так, как говорила бы русская зима. И даже «культурные», «богемные» образы (которых в этой книге немало) продиктованы силами природы. «Гжель и палех» – это «дым и чернозём», которые напитали простой одуванчик; и само стихотворение, словно бы подсказано этим одуванчиком. А как трогательно и незабываемо лето, которое «обратилось в бегство, лапотками наследив»!



Ваши рекомендации