– Иди на хрен, – ровно и жизнерадостно заявил при всём честном народе столичному гостю десятник (на самом деле находившийся в чине полусотника, просто сейчас под его началом десяток был не простой, а к той самой полусотне приравненный).
– Ты же понимаешь, что можешь уже сейчас начинать копать себе могилу? – вежливо спросил стоящий напротив него чин из какого-то хитрого подразделения чуть ли не безопасности самого короля (тс-с-с…)
– Это тебе кто сказал? Твоя бабушка? – проникновенно склонил голову к плечу десятник-полусотник, всем видом изображая трепетное внимание и подчёркнутое радушие.
О которых в данных обстоятельствах, разумеется, и речи идти не могло.
– Так передай ей, старушке-то своей, что годы её уже преклонные, и мнится ей многое, – на первый взгляд, вежливо и с соблюдением всех правил чинопочитания продолжил несговорчивый. – Здесь я командую, а не она. И не её внук.
– Я забираю у тебя командование над подразделением. Этих, – столичный кивнул на пару подростков из местного народа, сжавшихся комком на земле и испуганно глядящих по сторонам, – надлежит немедленно выспросить так, как полагается, – здесь соглядатай многозначительно поиграл бровями. – Затем отправиться в места, где сейчас находится их родня, и…
– Не сегодня-завтра договор с ними будет подписан. Начать их выспрашивать сейчас – всё равно что сразу прирезать. Вначале их – потому что расскажут. Потом – самих себя, – буднично пожал плечами молодой коренастый гном, носящий нашивку за награду первого ранга. – Потому что отсюда за такое уйти не дадут.
Служивый не вдавался в лишние детали, но по общей ситуации было понятно: откровенничать добровольно пленные не станут. Да и пленными они, по большому счёту, не были, поскольку некоторая часть войска подгорного короля помогала одному роду местных замириться с другим родом.
Обычная междоусобная свара, в которой соседи, решив половить рыбу в мутной воде, одновременно греют руки и выступают в роли миротворца (который сам себя потом одарит от щедрот той из сторон, которая возьмет верх).
Как назло, противостоящие местные кланы восстановили отношения между собою раньше времени и уже совместным дружественным кагалом заявили подгорному королю о дальнейшей нежелательности присутствия его войск на их территории.
К сожалению, финансирование этой экспедиции стоило одному из гномьих правителей слишком больших денег, а военными приобретениями на местах расходы пока не окупились.
Столичный чин наверняка имел какие-то не афишируемые инструкции, но сказать вслух о них никак не мог, потому что это прямо противоречило бы декларируемым верхами доктринам.
– Пленных резать не дам. Командование уступлю в тот же момент, когда ты предъявишь мне свой мандат на это, сделанный по форме. Слова – они ведь мало весят, – пояснил свою позицию десятник. – Не дай бог, случись с тобой что по дороге – а отвечать потом за твоё командование мне? И кому я докажу потом, что ты мне, честное слово благородного человека, устно на чужой территории приказ отдавал? – последние слова десятник-полусотник сказал, явно насмешничая и гнусавя.
Было и то, о чём он умолчал.
Во-первых, десяток этот и ранее действовал вопреки декларируемым доктринам, только вот подчинялся он иному полусотнику. Который, в свою очередь, добросовестно погиб, пытаясь совместить личный (и столичный) материальный интерес с «благодеянием» в отношении местных.
Во-вторых, полусотня самого говорившего также добросовестно полегла почти в полном составе, прикрывая вывоз, как оказалось, всего-то большой партии металла. Банковского…
В-третьих, и этот столичный, и новополученный под команду десяток были не в курсе. У местных давно уже в ходу был артефакт, который ночью по выделяемому разумным или зверем теплу весьма легко находил последних хоть в складках местности, хоть под слоем снега или земли, хоть закрытых кустами.
Что великомогучий десяток, что столичный деляга (ну явно же не солдат) относились ко всему происходящему свысока и наплевательски.
А бывший полусотник, ныне десятник – наоборот. Благодаря кое-какому семейному наследству, изменения в оснащении местных он заметил не сегодня и не вчера. И потому внёс свои поправки как в планы, так и в действия.
В словах ершистого гнома по имени Бронкс был свой резон. Смещать рукоположенного командира надлежит с соблюдением неких процедур, включающих, помимо прочего, целый ряд должным образом подготовленных документов.
Естественно, у столичного хлыща этих бумаг с собой не было и быть не могло.
– Всё оформим сразу же, как только вернемся обратно, – брезгливо процедил тот, всем своим видом изображая впечатление от близкого знакомства с вонючей мокрицей.
– Ну, вот когда вернёмся обратно, и как только всё оформишь – так сразу и приходи, – покладисто кивнул Бронкс и дружелюбно упёр ствол своего самострела под челюсть чиновнику.
– А теперь топал бы ты к себе, от греха подальше. А то ведь рука и дрогнуть может, – Бронкс смотрел на собеседника бестрепетно и не мигая.
Краем глаза не выпуская из поля зрения и десяток, который был явно на стороне столичного, но против уставов пока не пёр (всё же слишком много чинопочитания в этих «особых» отрядах).
