Солнце в этот день светило необыкновенно ярко. На голубом небе не было ни единого облачка, и погода словно благоволила размеренной псковской жизни. Солнечные лучи отражались в куполах храмов и в шлемах ратников, стройными рядами проходивших возле могучих стен псковского кремля. На деревянный помост выходили женщины с корзинами, полными белья, и неспешно, попутно сплетничая и рассказывая друг другу последние новости, принимались за стирку.
Недалеко от пристани пара крестьянских мальчишек ловили рыбу. Они любили это место, потому что здесь часто можно было увидеть заморские корабли, привозившие диковинные товары, и чужеземцев, одетых в небывалые костюмы. Вот и сейчас в лазурной дали они увидели несколько красно-белых парусов. Через некоторое время на горизонте стал отчетливо виден караван разнообразных кораблей, приближающихся к пристани. На их палубах толпились люди в заграничных одеждах, похожие на тех, кого называли «немцами» или «гостями». Корабли причалили к пристани, и вскоре на берег по трапу стали сходить люди, выкатывая перед собой бочки и вынося на плечах огромные тюки и мешки.
На палубе переднего корабля с выведенной серебряными буквами надписью «Der Schwann» («Лебедь») стояли и разговаривали два человека. Один был рослый, крепкого сложения, лет сорока, с густыми каштановыми бакенбардами, в дорожном плаще из темно-синего сукна, наброшенном поверх длинного кафтана с аккуратно подобранными и перетянутыми у локтей рукавами. На голове у него красовалась черная шапочка, опушённая по краям мерлушкой, а на ногах – черные узкие сапоги. Это был не кто иной, как хозяин корабля, весьма почитаемый ганзейский купец Иероним Майер из Кёнигсберга. Он уже не в первый раз приезжал в Псковскую землю, чтобы выгодно продать рыбу, жёлтый янтарь, голубое фландрское сукно, а заодно купить красивые вещи в подарок бургомистру и его супруге. Второй был юноша в ярко-красном берете, из-под которого выбивались пряди русых волос, в его серых глазах светилась восторженная мечтательность. На нем был плащ такого же покроя, как и у Майера, но светло-коричневый. Это был племянник судовладельца по имени Якоб, впервые вышедший с ним в море. Вот о чем они говорили.
– Вот увидишь, Якоб, – говорил Майер, одновременно посматривая на пристань, где вовсю сновали люди, одетые в разнообразные одежды, слышалась незнакомая речь, – вот увидишь, тут найдется больше красивых и ценных товаров, чем в Ольборге и Амстердаме. Русские, я слышал, большие охотники до рыбы, и не будь за мной славной Ганзы, если удача не будет ходить за нами хвостом!
– Не сомневаюсь, дядюшка – отвечал молодой человек, – и полагаю, что для моей дорогой Маргариты и для её матушки тоже найдется что-нибудь стоящее.
– Разумеется, мой мальчик! Когда я был не старше тебя, мой отец частенько наведывался с кораблями в эти славные земли и рассказывал мне о здешних жителях-кривичах. Право, жители Псковской земли – весьма интересный народ…
– Господин Майер, последнюю бочку с селёдкой вынесли на берег, – с сильным акцентом доложил, подойдя к купцам, корабельщик-венгр.
– Хорошо, Матиа, ступай, – кивнул судовладелец и, обратившись к племяннику, поманил его рукой.
– Идём, мой мальчик.
Якоб сошёл вслед за дядей по трапу. На пристани уже собралось множество горожан различных сословий, званий, возрастов, и все с любопытством и восторгом смотрели на прибывших гостей-купцов; бояре в высоких шапках и красных сапогах, боярыни в повойниках и платках, закрывавших всю голову, служилые люди в красных зипунах, с саблями за поясом, два дьячка с бородами, закрученными наподобие пружин, мальчишки-подмастерья, бабы-калачницы с лотками… словом, настоящая людская карусель.
С другого корабля «Санта-Анна» сошли на берег два других торговца. По одежде и по итальянскому говору в них можно было распознать уроженцев Венеции.
– Право, Винченцо, если весь этот народ будет так толпиться, нам негде будет поставить наш груз, – приятным тенором жаловался один, с меланхолически бледным и узким лицом. На нем был изумрудного цвета плащ со складками, из-под которого виднелись изящные руки с длинными и тонкими, как у женщины, пальцами.
– Эй ты, поосторожнее, там хрупкое стекло! – эти слова относились к кормчему, ковылявшему со своей ношей впереди.
– Ты прав, Беральдо, – слегка простуженным голосом отвечал другой, в темно-фиолетовой одежде и черных перчатках. Его острый нос и мрачные глаза придавали ему сходство с филином. – Смотри! А вот и проклятые прусские торговцы!
Якоб и его дядя тоже заметили их и поспешили пройти мимо. Они, как и большинство немцев, недолюбливали надменных венецианцев, не только за их приверженность Папе Римскому, но и за причастность, по слухам, к контрабандным делишкам. А итальянцы, в свою очередь, пренебрежительно относились к пруссакам, во-первых, как к протестантам, а во-вторых, из-за союза прусского короля с Генрихом II, претендующим на некоторые северные герцогства. К тому же они считали, что их товар – серебряная и стеклянная посуда – может привлечь больше покупателей, чем какая-то там селедка.
