Иду я, сам собой довольный,
Дорогой дальней фронтовой:
Покинул дом и град престольный,
И буду на передовой!
При штабе числюсь я радистом.
В «учебке»*, напрягая слух,
Постиг язык телеграфистов —
Одну из воинских наук.
Как жаль, не видит мать родная:
Какой я бравый рядовой!
Ведь плакала, главой качая:
«Куда тебе на фронт? Слепой!»
Тогда не взяли – близорукость.
В Москве на курсы поступил,
Стал мастером настройки звука
И назначенье получил.
Горжусь: солдат в полку стрелковом!
Уверенно иду в строю
В обмундировании новом
И марширую, и пою.
Скрипят армейские ботинки,
«Американцы»*, на ногах,
Вот, мне бы в них на вечеринки!
Любой б соперник там зачах!
А девушка, что прочих краше,
Взглянула б, улыбнулась мне…
Тебе, смешливая Наташа,
О чувствах напишу в письме!
Мне восемнадцать, это – много.
Могу стрелять и немца гнать!
Не хуже, не слабей другого,
А, значит, надо воевать!
В июле фронт резерв покинул
И в наступление пошёл.
Глядеть вокруг на лес и нивы
Дорогой я бы предпочёл,
Но вижу брошенные танки,
Железа груды – след врагов.
Да, в сорок третьем схватки жарки!
Россия рвётся из оков!
Остались трубы без строений,
В руинах чёрных города,
Двойной змеёй узкоколейка
Ведёт в завалы, в никуда…
От Мурома на фронт спешили.
Ахтырку, Курск и Обоянь
Войска уже освободили.
Потери сеяли печаль.
Полки текли рекою к югу,
Скакали кони вдоль дорог,
Теряя сёдла и подпругу,
Без павших где-то ездоков.
Шли долго, фронт отодвигался,
Воздушной массой август плыл,
Лба воспалённого касался,
Усталых ног и взмокших спин.
Жара стояла, птицы пели,
Как в детстве, рано поутру.
Машины грузные гудели,
И пыль клубилась на ветру.
2
Радистов в штабе было трое.
Распределение такое:
Один сержант был командир,
Он старший, опытнее был.
Не помню имя, Солнцев звали,
Недолго мы друг друга знали.
Другой сержант (обычный воин)
Был замкнут, чем-то недоволен,
Национальностью карел.
По виду был сметлив и смел.
Я – рядовой, помощник их,
Вполне послушен был и тих.
Вся наша ценность – передатчик.
У Солнцева была задача
Радиограмму передать.
Успел он текст из штаба взять,
В кювете с радио залёг,
Настроить станцию не смог.
Раздался вдруг повсюду гул,
Он так по сердцу резанул,
Что я, глаза поднять не смея,
Смотрел, как Солнцев, став белея,
Промолвил тихо: «Юнкера…*»
Тень самолётного крыла
Накрыла войско в ровном поле.
Укрытий нет. Такое горе!
Бомбёжка – вид землетрясенья,
Гремящий ужас, пораженье
Внизу распластанных людей!
Ничтожен каждый, как пигмей.
Кричали люди, ржали кони,
И я уткнул лицо в ладони,
К земле прижался всей длинной,
Как будто маленький такой.
Карел наш в клевер побежал,
