Читать онлайн полностью бесплатно Алла Лескова - Фимочка и Дюрер. Вне жанра. 3-е издание. Исправленное.

Тогда мы проснулись от нечеловеческого душераздирающего крика в подъезде. Муж тут же вскочил и стал, еще спящий, быстро надевать свои домашние спортивные штаны.

– Ты что, сдурел?! Никуда не пойдешь, там, похоже, человека убивают!

– И что ты мне предлагаешь? Слушать, как убивают человека?

Удерживать было бесполезно. Поперек ложиться тоже. Муж был очень мужественным человеком с больным сердцем.

Этот нечеловеческий крик исходил от новорожденного белого щенка, которого кто-то ночью подбросил под нашу дверь. Орал щенок от ужаса и безумного страха. Огромный муж нежно взял его на руки и вопросительно посмотрел на меня.

– Да конечно берем, – сказала я.

Муж был счастлив. Он любил собак и гораздо легче находил с ними общий язык, чем с людьми. Тимка был необычным щенком. Белый, без единого пятнышка, абсолютно сумасшедший, как будто кровь в нем неслась по жилам с какой-то утроенной скоростью. Быстро и жадно ел, быстро носился по квартире, по двору… Чем-то он мне напоминал Высоцкого. И предчувствия не зря то и дело появлялись.

Прожил Тимка мало. Какие-то весельчаки на иномарке, развлекаясь, вильнули на тротуар, чтобы сбить собаку, и довольные умчались дальше.

Я позвонила мужу. Дочка рыдала и спряталась от горя под стол, тогда ей было три годика. Муж прибежал, молча поднял собаку с тротуара, вытер струйку крови своим носовым платком, молча пошел за лопатой и закопал Тимку прямо под нашими окнами. Потом пошел за водкой.

Уже давно нет Тимки. Семь лет назад в августе ушел муж… Но есть воспоминания и светлая память о них. А ведь могло не быть этого и других, других, других воспоминаний…

Какая я счастливая.

Я разлюбила оливье. Украшения новогодние. День своего рождения. Гостей и походы в гости. Я разлюбила всех понимать и быть в чем-то уверенной. Я разлюбила много слов и долгие разговоры. Я разлюбила искренние и просто заблуждения, они вечны, они будут до конца. Я разрешила отказывать своим тормозам и научилась говорить нет. Я разлюбила переживать по поводу этого. Я разлюбила скрывать чувства и сдерживать слово люблю.

Я не разлюбила только тебя.

Моя бабушка Рива всю жизнь лечила таджикских детей. Они выздоравливали и говорили ей «ман туро дӯст медорам» – я тебя люблю. И приносили лепешки.

Я все поняла.

Надо жить ночью. Ночью не видно безумия мира. Ночью самые лучшие фильмы по ТВ. Ночью нет жутких известий про беды и горе повсюду, которые сердце каким-то чудом еще выдерживает. Ночью можно слушать тихо музыку и вспоминать, вспоминать… Ночью темно. Поэтому кажется, что все хорошо. А днем надо спать. До ночи. До тихой ночи с открытым окном и прохлады с улицы.

У нас замечательная начальница. Приходит утром, поздоровается и больше мы ее не видим до следующего дня. А если кто опаздывает, она говорит: ничего страшного, все равно мы все умрем.

Больше всех я любила бабушку Риву. Даже больше своих родителей. Может быть, потому, что она очень любила меня. Подозреваю, что это как-то взаимосвязано.

В свои 36 лет бабушка потеряла мужа и больше не вышла замуж. Хотя была голубоглазой и очень женственной. Но такого, как дед, встретить по определению было невозможно. На фото высокий красавец с библейским лицом по имени Израиль. Добрый, умный и сильный. Такого больше не было, а не такой – зачем он бабушке был нужен?

Я любила приезжать в ташкентский дворик, есть вишневое варенье без косточек, играть в палисаднике, гладить соседскую собаку и ждать прихода разгоряченной от жары бабушки с Алайского базара.

Бабушка всегда любовалась мной и называла мадонной. Тогда я еще не знала этого слова, но всегда радовалась, потому что понимала, что меня хвалят, а значит, любят. Когда через много лет с бабушкой случился инсульт, ее вытащила с того света участковый таллиннский врач, молчаливая, старательная эстонка Хильда. Она приходила каждый день, и постепенно у бабушки появилась речь, пусть уже и не такая, как раньше… Потом зашевелились ноги и руки. Потом она стала шаркать по дому, а в основном сидела на своем диване, махала ножкой и не сводила с меня глаз, мы жили в одной комнате. И опять, как и в детстве, повторяла только одно слово – мадонна…

Однажды я поздно вернулась домой и увидела, что бабушки нет, а ее постель как-то странно скомкана и валяется на полу. Дома никого не было. Вообще никого. Стало ясно, что что-то стряслось. Пока меня не было дома, бабушка умерла. Похоронили ее на еврейском таллиннском кладбище. Перед отъездом из Эстонии я посадила на могиле куст сирени. Сказали, что он будет цвести каждое лето. Так и случилось.