Ночь просквозила тягучим киселем страха, однако обошлось без происшествий. Ждали нападения, но Господь миловал. К утру дождь вымочил землю и ушел дальше.
Лишь только забрезжил рассвет, лошади бойким аллюром взяли на запад. Муньос опять молчал как могила.
«Хоть бы до гробовой доски!» – молила Тереза.
Когда окончательно прояснилось и размытые контуры приняли графические очертания, все первым делом обернулись назад, но, кроме чистого горизонта, ничего не узрели.
А земля вокруг лежала богатейшая, дивная, но неухоженная, требующая дождя, крестьянского пота и плуга. Златотравые равнины сменяли одна другую, с бесконечными тысячами жирных, как творог, акров доброй земли.
И всюду журчали ручьи, всюду звенели диковинные птицы и сияло солнце. Волшебная зеленоглазая страна пастбищ. Они растеклись до самых отвесных отрогов монументальной стеной, тянувшейся с севера на юг. Воистину это был земной рай. Здесь было всё, что нужно для жизни. Но при всем изобилии земля пугала своей первобытной дикостью, молчаливой враждебностью островерхих хребтов, лишь самую толику притупленных дождем и ветром. Одному Богу известно, какой требовался срок, чтобы обследовать, изучить немыслимое нагромождение каньонов и лощин, ползущих всё выше к непроходимым чащам и к черным, оранжевым, охристым пикам…
Это была Калифорния, далекая и призрачная, как мираж, полная тайн и загадок.
* * *
Стояло раннее, еще не разгоревшееся, росистое утро, когда возница по приказу дона натянул поводья и остановил экипаж. Запряженная четверкой лошадей карета смоляным силуэтом застыла на обочине горбатой дороги. Своим запущенным видом она, право, больше напоминала звериную тропу.
Да, старый королевский тракт остался за дымчатыми грядами Сьерра-Невады, он оборвался неожиданно, как крик сорвавшегося в бездну человека.
Хотя вокруг простирались безлюдные, посеребренные хрустальной влагой луга и глаз ничего не видел, кроме голубого ковра цветов и гор, в воздухе отчетливо чувствовалось соленое йодовое дыхание великого океана. Там, на западе, скрытый жемчужной дымкой, могуче и ровно шумел океанский прибой. Каждое утро он гнал на восток несметные легионы тумана, словно желая окутать холмистые дали берега своей перламутровой мглой.
Всего час назад они миновали пустынное ущелье, в которое так боялись въезжать, и вот теперь оно, похоже, не отпускало Диего.
– Тереза,– майор крепче сжал пальцы девушки.—Настало время. Скажи, ты сделаешь всё, как я просил? —он ласково посмотрел в ее потемневшие, как вечер, глаза.– Я обязан пойти на это.
– Да,– она неуверенно кивнула головой, глаза туманили слезы.– Что будет с тобой? – она припала губами к его руке.
– Не знаю, но надеюсь на лучшее. Счет покуда не в нашу пользу, и я должен исправить его. Кровь Гонсалесов стучит в моих жилах… Ну… – он поцеловал ее волосы,—мне пора, еще чертова уйма забот…
– Забот уйма, а я одна! – Тереза не отпускала его руку.– Я боюсь, боюсь… Возьми меня с собой! Я буду…
– Нет! – Де Уэльва вырвал руку.– Ты нужна здесь. И закончим.– Он пристегнул шпагу, поправил сбившееся на коленях девушки одеяло.
– Будьте осторожны. Сверхосторожны! – Тереза не знала, куда девать руки.
– Не бойся. Сейчас я ни чем не дорожу так, как своей жизнью… Она слишком нужна Мадриду и тебе.
– Господи, Диего, ты же с утра ничего не ел!.. Я сейчас,– она хотела было открыть корзину со снедью, но он остановил девушку жестом:
– Еcли кому-то из нас нынче сделают дыру в животе, дорогая, то лучше ее получить на голодный желудок.
Тереза перекрестила любимого и, размазывая слезы по щекам, прерывисто прошептала:
– Я присмотрю за отцом… Не волнуйся… Я люблю тебя! – Она в последний раз прильнула к нему, как гонимый ветром листок.
Он улыбнулся, поцеловал на прощание любимую в щеку и… хлопнула дверца экипажа. Позади кареты майора дожидался Мигель. Он неторопливо одергивал ремни и пряжки на иноходце господина, временами бросая взгляд на ухо-дящую к побережью тропу. Похоже, он не чувствовал пронзительного утреннего холода – ворот хубона1 был широко распахнут, обнажая рельефную грудь, такую же темную, как и его кожаная куртка.
Без слов он помог дону вскочить в седло, подал оленебой.
Пока Диего плотнее запахивал двубортный каррик и проверял оружие, Мигель, поднырнув под шеей своего жеребца, точно невзначай подошел к империалу.
– Это ты, Мигель? – каретная дверца легко распахнулась.
На него удивленно смотрела Тереза. Драная юбка от порывистого движения поднялась вверх, и глазу Мигеля открылась гладкая и лоснящаяся кожа ног. Он кое-как отвел взгляд и неловко потер обросшую жесткой щетиной скулу.
Сеньорита понимающе улыбнулась и без тени смущения одернула юбку.
«Ну девка!» – юноша судорожно сглотнул, чувствуя, что, как обычно, не в силах оторваться от нее. Изумрудные глаза на овальном лице с высокими скулами вызывали у Мигеля дрожь в позвоночнике, а золотистая кожа, без пудры и помады, приводила просто в восторг. Вообще, женщины всегда разочаровывали Мигеля. Сколько помнил, они все-гда предавали его. Даже последняя подружка, дочь рыбака Хавьерра чернобровая веселушка Мерида, после трех месяцев их любви оказалась такой же мерзавкой, как и все остальные. «А ведь как она слезно клялась в верно-сти… Да и жили мы душа в душу… Но Тереза!..» – он поперхнулся волнением и сплюнул.
