***
– Ты где? – В танке.
– А где танк? – В лодке.
Я сыграю тебе на гитаре, евушка,
потому что такой обычай в вашей общине,
потому что пальцы твои – заснеженные тропинки,
и гостей ты кормишь имбирным корнем.
Останемся здесь до новогода,
когда стареющая лесбиянка
поставит свечку за Путина,
только выбросим зловещий чайник из головы
и оборванные бельевые веревки.
– Размазавшись по стулу, я подумала,
что хочу быть вашим ребенком.
***
В Дэвиде Линче
пол в шахматную клетку,
тяжелые бархатные занавески
и поющая девочка с накладными щеками.
Посыпая пеплом ноутбук,
попроси бармена налить тебе яда
грамм сто пятьдесят или сколько тебе надо,
чтоб стадо диких поросят,
бесстыдно вереща,
успело пересечь границу.
А демоны молчат.
У входа в храм с руки едят синицы.
***
Достоевщина разбредается по телу этого города
убогими крышами, зловонными трущобами,
битыми стеклами, ржавыми трубами,
растрепанными метлами, найденными трупами,
выщербленными ступенями, дурными болезнями,
детскими пальцами, порезанными лезвием.
Есть люди, с потолка которых всегда капает
мутная жидкость цвета непонятного.
Виктору было на нее наплевать,
он замерз, устал и просто хотел спать.
Лежал под лестницей, натянув одеяло до подбородка,
видел четвертый сон,
Когда ты объявил войну и облил его бензином.
***
А белый Гена крокодил
в осеннем парке проходил,
обшарпанный, он был эффектен
своею жалкой красотой.
Он на ветру с открытым горлом,
там, верно, скомканные ноты
и волчьих ягодок настой.
Все проиграв, ушел в поэты,
в сентябрь, ребрящийся вельветом
***
Мои спутники горят как фонари,
идут по кругу, по кольцу Сатурна.
Кого сегодня пошлет мне дорога?
Уверенного массажиста,
любителя коньяка с кока-колой,
сухопарую даму, потерявшую гривны в Джанкое?
Контрабандист с судна The Diamond Sea,
похожий на Рогожина, взволнованный,
достал из спортивной сумки Библию,
предложил почитать псалмы.
Капли неона струились по стене супермаркета,
когда ты сказал, что я не ценю, что имею.
Теперь скоро захлопнется дверца автомобиля,
и мое запястье снова разрежут тени.
***
Целый день бакланы сидят на камнях
и смотрят в море.
Когда им становится жарко,
широко раскрывают клюв.
Улитки бутонами расцветают в выжженной степи,
нефтекачки неумолимо работают круглые сутки,
дома строят из соломы и стеклопакетов,
а бакланы сидят на камнях и смотрят в море.
***
Выносит бабушка ведро,
В нем рыжие свернулись листья,
Как выдры, сжались и зависли,
Не выдадут свое нутро.
Лежат в авоське караси,
Вино и шишка из кофейни,
Украденная безыдейно,
Чуть не забытая в такси.
У жбанов стайка голубей –
Сегодня гули, завтра гули…
Как мы, в октябрьском загуле.
Не мерзни и не сожалей.
***
Старушка лезвие косы
старательно оборачивает газетой,
водитель, похожий на баскетболиста,
слушает Егора Летова,
темнокожий парень в костюме,
где твой саксофон?
Люди спускаются на байдарках,
фотографируют мухоморы в Карелии,
у каждого свой метод,
метод борьбы с гравитацией.
***
Эти маленькие лошадки никогда не уснут,
мои пальцы путаются в их розовой гриве.
Говори, говори – я все еще слышу –
через горы нервно поломанных зубочисток,
оставшихся на столике в кафе для некурящих,
через алые тона кровавых салютов,
в которые окрашен закат Европы,
через отделения полиции и снятые отпечатки пальцев,
с липким мылом в туалете за решеткой,
через люстру, рухнувшую с трехметровой высоты
в моем животе, и осколки торчат из-под ребер.
Снимок Джима Моррисона стал зеленоватым,
Не ищи человека с крахом в глазах,
Обрати внимание –
С денежных банкнот исчезло лицо президента:
очень неприятно, когда тебя постоянно трогают руками,
зачастую грязными,
и совсем незнакомые люди.
Я стреляю сигареты на холодной улице,
кот ест из моей тарелки,
я не сплю.
***
Был эстет, и нет.
DOCUMENTA*
Мы пришли оттуда,
где из трещин на штукатурке складываются картины,
когда болеешь,
и тушить за дедушкой спички – это радость.
