Коттедж на Кейп-Код в декабре 1941 г. Стулья. Мольберт. Тут и там картины.
МАКС ЭРНСТ (1891-1976) – дадаист, сюрреалист, первопроходец в техниках фроттажа и коллажа, автор романов-коллажей и Главный-среди-птиц, сбежал в Соединенные Штаты, чтобы не попасть в лапы фашистов. Какое-то время его подозревали в сотрудничестве с врагом.
(Свет зажигается в коттедже на Кейп-Коде в 1941 г. Макс Эрнст сидит на стуле. РИГЭН и ПРУИТ, раздраженные мужчины в мятых костюмах стоят. МЭРИ, стенографистка, сидит неподалеку, записывает все сказанное. Рядом стопка картин. Телефонный аппарат находится за ней, мы его не видим).
ЭРНСТ. Я не понимаю, чего вы от меня хотите.
ПРУИТ. Все будет гораздо проще, если ты будешь с нами сотрудничать.
ЭРНСТ. Что, все?
ПРУИТ. Ты знаешь, что.
ЭРНСТ. Я не знаю, что. Я понятия не имею, о чем речь.
РИГЭН (смотрит на картину). Как вы это называете?
ЭРНСТ. Вы спрашиваете, как называется картина?
РИГЭН. Нет, я спрашиваю, что это такое? Я знаю, что-то здесь нарисовано, но еще что-то наклеено и прилеплено, клочки газет, сопля, блевотина. Выглядит так, будто ты приклеивал к картине тараканов. И что это такое, черт побери? Как это называют?
ЭРНСТ. Не знаю. Некоторые называют это дада.
РИГЭН. Что?
ЖРНСТ. Дада.
ПРУИТ. Тата?
ЭРНСТ. Да.
ПРУИТ. Это картина твоего отца?
ЭРНСТ. Нет. Это дада.
ПРУИТ. А где его голова?
ЭРНСТ. Дада – не человек.
ПРУИТ. Я думаю, это недостойно, так говорить о своем отце.
ЭРНСТ. Нет. Просто это так называется. Или, скорее, некоторые люди, которые полагают, что необходимо все как-то называть, возможно, назвали бы сие именно так. Лично мне совершенно неважно, как кому-то хочется это называть, но для простоты это именно это.
РИГЭН. Именно что?
ЭРНСТ. Дада.
ПРУИТ. Да что, черт побери, ты такое говоришь?
МЭРИ (читает по записям). Дада.
ПРУИТ. Я слышал, что он сказал. Но что такое дада?
ЭРНСТ. Объяснить это сложно.
РИГЭН. Попробуй.
ЭРНСТ. Дада – просто дада.
РИГЭН. Это какой-то код?
ЭРНСТ. Код?
ПРУИТ. Это код, правильно? Это какой-то чертов код.
ЭРНСТ. Пожалуй, можно сказать и так.
РИГЭН. Значит, ты это признаешь.
ЭРНСТ. Признаю что?
РИГЭН. Ты признаешь, что дада – это такой код.
ЭРНСТ. Кодом я бы это не назвал.
РИГЭН. Ты сами сказал, что назвал бы. Только что.
ЭРНСТ. Я сказал, что некоторые люди могут описать это, как какой-то код. Лично я не стал бы.
РИГАН. А как назвал бы это ты?
ЭРНСТ. Дада больше соответствует природе абсурдной герменевтики.
РИГЭН. Герман-чего?
ПРУИТТ. Герман? Герман Геринг?
ЭРНЕСТ. Герменевтика.
ПРУИТ. Кто такой Герман Эвтик? Это он – твой Дада?
ЭРНСТ. Нет, герменевтика – не мой дада. Это не человек. В данном контексте герменевтика – оккультное исследование знаков.
РИГЭН. Каких именно знаков?
ПРУИТ. Знаков «стоп»?
ЭРНСТ. Нет, не знаков «стоп». Хотя да, вообще-то это могут быть стоп-знаки. Но это может быть что угодно. Значения не имеет.
РИГЭН. Значит, твой отец вовлечен в деятельность какой-то оккультной группы, которая рассылает кодированные послания в виде этих картин с обрывками газет и соплями? Это так?
ЭРНСТ. Мой отец никак не связан с дада.
ПРУИТ. Твой отец – не твой тата?
ЭРНСТ. Да.
ПРУИТ. Тогда кто он, черт побери? Твоя мама?
ЭРНСТ. Мой отец – никто. Он мертв.
РИГЭН. И что с ним случилось? Ты его убил?
ПРУИТ. Твой тата умер от твоей руки, так, Эрнст?
ЭРНСТ. Я никого не убивал. Дада убить нельзя, потому что дада – это вещь.
РИГЭН. Что за вещь?
ЭРНСТ. На самом деле это даже не вещь. Под дада можно понимать все, что тебе хочется. В этом вся прелесть этого. А также главное ограничение.
ПРУИТ. Послушай Эрнст. Не мудри со мной. Я понимаю твои маленькие игры.
ЭРНСТ. Если понимаете, то вы единственный. Больше вроде бы никто не понимает, что я делаю.
РИГЭН. А что ты делаешь?
ЭРНСТ. Я не знаю.
ПРУИТ. У тебя повсюду газеты. Зачем тебе так много газет? Что ты делаешь со всеми этими газетами?
ЭРНСТ. Я их читаю.
ПРУИТ. Все?
ЭРНСТ. По большей части, «Нью-Йорк таймс».
ПРУИТ. Почему?
ЭРНСТ. Почему я читаю «Нью-Йорк таймс»?
РИГЭН. Да. Почему ты читаешь «Нью-Йорк таймс»?
ЭРНСТ. Отвратительная привычка, я знаю, тут вы правы, но ничего не могу с собой поделать.
РИГЭН. Ты читаешь ради информации, так?
ЭРНСТ. Да, пожалуй. В основном. Но иногда я кое-что вырезаю.
РИГЭН. Ты читаешь «Нью-Йорк таймс», чтобы собирать информацию.
ЭРНСТ. Когда смотришь под таким углом, звучит довольно зловеще, да? Или, возможно, не столько зловеще, как бессмысленно.
РИГЭН. И что ты делаешь с информацией после того, как получаешь ее?
ЭРНЕСТ. Господи, не знаю. Я ее просто впитываю.
РИГЭН. Ты ее впитываешь?
ЭРНСТ. Если хотите, перевариваю.
ПРУИТ. Так ты ее ешь? Ты ешь «Нью-Йорк таймс»?
ЭРНСТ. Образно говоря, да.
РИГЭН. А что происходит после этого?
ЭРНСТ. Полагаю, все идет в мою работу, так или иначе.
РИГЭН. И какая у тебя работа?
ЭРНСТ. Я творю.
ПРУИТ. Творишь?
ЭРНСТ. Я художник.
ПРУИТТ. Это не твоя работа.
ЭРНСТ. Это то, что я делаю.
РИГЭН. Нет, это твое прикрытие.
ЭРНСТ. Мое прикрытие?
ПРУИТ. Прикрытие, ширма, хобби. Рисовать картины – не работа. Чем ты зарабатываешь на жизнь?
ЭРНСТ. Я только что вам сказал. Я – художник.
ПРУИТ. Знаешь, не вешай мне на уши эту художественную лапшу. Никакой ты не художник. Ты – шпион, так, Эрнст?
