Кира только успела вернуться с вечерней прогулки с собакой, скинуть в коридоре туфли и босиком прошлепать на кухню, как раздался настойчивый звонок в дверь. Она открыла, не спрашивая, кто пришел, и не глядя в глазок.
– Привет, Зюзя! – весело сказал Кирилл. Он стоял, уперев руки в боки, чуть склонив голову к одному плечу, и плутовато улыбался. Помимо высокого роста и хорошей фигуры, природа наградила его и чуть вздернутыми уголками губ, так что, даже когда он был совершенно серьезен, казалось, что он улыбается, и глазами, в которых постоянно проскакивали лукавые искорки.
– Перестань называть меня Зюзей, – нахмурилась она, – а то я буду называть тебя Фофой.
– А я и не против. Я люблю Тургенева.
– Книголюб! Мне вот интересно, почему ты у него позаимствовал для меня именно это прозвище?
– Потому что тебе оно очень подходит. Но если тебе не нравится, то хорошо, Кира, – пожал плечами он, сделав ударение на «р» в ее имени так, что ее даже передернуло.
Произведенный эффект ему очень понравился, и улыбка стала шире.
– Нет уж, тогда пусть лучше будет Зюзя, раз благозвучней для меня ничего не нашлось, – вяло покорилась сестра. – Почему ты никогда не предупреждаешь, когда собираешься прийти?
– Это же элементарно, коллега, – ответил брат тоном профессора, который собирается сделать доклад на ученом совете, и даже провел пальцем по переносице, как будто поправил несуществующие очки. – Если ты куда-то уходишь вечером, то просишь меня приехать погулять с собакой. Если не просишь, значит, ты дома.
– Но у меня же может быть личная жизнь? – возмутилась девушка.
Кира не была красавицей, но в ней чувствовалась порода – длинные стройные руки и ноги, изящные пальцы, высокий лоб. Пикантность внешности придавали слегка вздернутый нос и широко расставленные глаза орехового цвета. Правда, Кирилл подсмеивался: «Они у тебя не ореховые, а желтые, как у дворовой кошки. Не льсти себе». Будучи худощавой, она не казалась костлявой, а, скорее, тонкой и гибкой. В целом, все было неплохо, но вот упрямый рот давал понять знакомым молодым людям, что на легкий флирт и ни к чему не обязывающие отношения им рассчитывать не стоит. Конечно, романы иногда случались, некоторые были весьма бурными, но все они довольно скоро заканчивались и, в основном, по инициативе самой Киры. В определенный момент она понимала, что человек для нее становился прочитанной книгой, и ей становилось скучно.
– Какая еще личная жизнь? Кузьмич? Эта помесь обожателя и предмета мебели?
– Хорошо, что он еще не пришел. Услышал бы, расстроился. И вообще, не обижай его.
– И не собирался. – Сделав паузу, он добавил удивленно, – и почему, когда я говорю правду, люди считают, что я кого-то хочу обидеть?
Кузьмичом звали старого приятеля и поклонника Киры. В какой момент и по какой причине он стал Кузьмичом, никто не помнил, но прозвище приклеилось намертво. Кажется, его настоящее имя помнили только родители. Но это не точно.
Пока молодые люди общались в прихожей, собака прошла на кухню, понюхала пустую миску, лизнула дно и с укором посмотрела на хозяйку. Это была крупная дворняга, которую Кира взяла с улицы. Когда пес еще бегал по помойкам, он был худой, как велосипед, и грациозный, как иноходец. Кира иногда подкармливала его, а он приветствовал ее, подпрыгивая и очень деликатно касаюсь руки носом. Совсем чуть-чуть. В те времена Кира и не думала брать его к себе. Но нашлись «добрые» люди, которым этот милейший пес чем-то помешал, и его отправили в приют. Буквально через несколько дней после этого по телевизору и в интернете прокатился скандал с одним из таких приютов для бездомных животных. Фотографии мертвых собак и кошек, сваленных грудой под забором и вмерзших в лед настолько потрясли Киру, что она поехала разыскивать этого пса, чтобы спасти хотя бы одного от подобной участи.
Она назвала его Мальчик, коротко Чик. Со временем на хозяйских харчах он раздобрел, спина у него стала напоминать скамью, как что с грациозностью начались большие проблемы. Зато выяснилось, что у него есть своеобразное чувство юмора и богатейшая фантазия. Чувство юмора выражалось в том, чтобы пугать маленький собачек – пропустить мимо себя бегущего навстречу пса, а потом подскочить и оглушительно рявкнуть в спину. Несчастное животное подбрасывало на полметра вверх, иногда вместе с хозяином, а Чик трусил по своим делам дальше как ни в чем не бывало. За такие шутки он получил прозвище Гопник. С крупными собаками он так не шутил, видимо, потому что они не обладали нужной ему прыгучестью. Что до фантазии, то это касалось еды. Просто покормить его, насыпав корм, не получалось. Он садился перед полной миской и ждал.
– Иди, рассказывай своему коню Василию сказку, – усмехнулся брат.
– Почему конь Василий? – спросила сестра и встала над собакой, зажав коленями его плечи. Периодически она слегка сжимала его ногами и страшным голосом говорила: «Сейчас отниму. Сейчас отниму и все съем". Чик косился, рычал, делал броски вперед, закрывая грудью миску, а в перерывах выхватывал порцию корма и судорожно проглатывал.
– Потому что я вспомнил одно описание в интернете. Сейчас найду, – Кирилл порылся в телефоне. – «.. Не ездила на конюшню несколько дней, сдав коня Василия берейтору. Это выдержка из сегодняшнего отчета по коню Василию: «…глаза хитрожопые, морда веселая, изображал пугливого коня-дурака. Бояться было нечего, вокруг было тихо и спокойно, поэтому он остановился нас…л посреди манежа и потом боялся своей кучи..». Ну, разве не похож на Чика? Та же бездна фантазии.
