Я сложу себя в конверт,
Лишнее оставив в прошлом,
Отослав туда, где снег
Горы кроет осторожно,
Где журчит в лучах звезды,
Греясь в них, стекло воды.
Я сложу себя в конверт,
Отослав туда, где ты.
Однажды утром, ранней весной, когда солнце только-только стало заливать лазурью краешек неба, в крохотном городке возле самого леса, в сыром и тёмном подвале дремал кот.
Это не очень приятное место он выбрал сам, потому что был нелюдим, как и этот подвал. А ещё по мере возможностей самодостаточен, чем безумно гордился. Даже в самые тяжёлые моменты своей жизни, когда живот молил своего хозяина о пощаде, упрашивал его подойти к людям, чтобы, возможно, они сжалились над бедолагой и угостили его хоть чем-нибудь съедобным, почти обессиленный кот задирал голову и уходил ото всех прочь.
Прожив на улице несколько человеческих – а по-кошачьему ого-го сколько – лет, кот научился выживать, никогда и ни перед кем не склоняя головы. Да и мало кто вообще обращал на него своё внимание, чему гордец был, конечно, очень рад. Внешне похожий на драную половую тряпку, пыльно-серую, в каких-то пятнах – где-то бледно-желтых, где-то почти чёрных, – он старался обходить стороной и людей, и сородичей, всех, лишь изредка гоняясь за какой-нибудь сонной мышью.
И дремал бы этот кот до самого обеда, потому что сон перебивает голод, если бы не услышал, что у подвального окошка кто-то возится. Это окошко, прикрытое только двумя фанерками, между которыми хвостатый вполне протискивался, служило для него тайным проходом в его личное княжество. И вот кто-то незваный у самых границ, что-то высматривает.
Сонный подвальный жилец медленно приоткрыл один глаз и настороженно устремил взор в сторону фанерок: в просвете между ними из стороны в сторону прыгала какая-то крохотная птичка. Прыг-прыг из-за фанерки, голову на бок, на другой, заглянет в подвал, потом прыг-прыг за другую фанерку… и обратно прыг-прыг.
У кота зашевелился хвост, открылся второй глаз, дёрнулись усы, в желудке завыла пустота, а самое уютное, тёплое и сухое место в этом подвале неожиданно перестало быть таковым. И всё же хвостатый до последнего надеялся, что эта любопытная крылатая тварь как можно скорее уберётся и не будет искушать умиротворённую душу и пустой живот!
Птица же словно дразнила его, нисколько не думая уходить.
Умиротворённая душа в таком так случае решила, что умиротворение может подождать до тех пор, пока к такому же умиротворению не придёт и живот. Оба глаза миг назад сонного кота вдруг вспыхнули изумрудным пламенем, по всему телу хвостатого растеклось тепло, приводя каждую его мышцу в боевую готовность. Едва заметно изумрудные огоньки начали движение. Зверь, хищник, смертельная машина, судья, единственный присяжный и палач в одной чумазой мордочке. Кот слегка приподнялся и почти ползком начал двигаться на позицию, с которой можно будет проучить наглую мелочь – ей уже был вынесен смертный приговор, – а потом и перекусить ей, само собой.
Не отводя глаз от окошка, палачь пролез под какой-то трубой, не побрезговав окунуть пузо в лужицу, и очень мягко запрыгнул на деревянную коробку, откуда удобнее всего было нанести молниеносный удар.
Исходная, пристройка… ещё мгновение – и стремительный прыжок! Звуки когтей по кирпичам и фанере вперемешку с грохотом. Едва слышные взмахи крыльев. Одна фанерка отлетела в сторону, вместе с другой хищник слетел с подоконника на обломки кирпичей и штукатурки возле дома. Предательская фанерка почему-то решила, что она – одеяло и накрыла кота. Кот выныривает из-под неё и злобно осматривается.
Двор. Пусто. Ни людей, ни кошек – никого, и от этого чудесно. Лишь спящие припаркованные машины, голые деревья, кусты, сухая тёмная трава вперемешку с опавшими листьями, детские качели и горка с выцветшей краской. И приправлена вся это дворовая картина была каким-то мусором, то ли прилетевшим откуда-то, то ли всплывшим из-под снега, сошедшего совсем недавно. Сквозь мутный фильтр облаков всё это окрашивалось солнцем в унылые и серые тона. И было каким-то застывшим, словно умерло.
Единственное портило эту идиллию – ужасный штрих на прекрасной картине. Птичка, оказавшаяся шустрее чем предполагалось, невредимая сидела на перекладине высоких качелей и смотрела на своего преследователя.
Кот сразу же как только вылетел из-под фанерки, рассмотрел своим хищным взором эту пакость на перекладине. Делая вид, что он не замечает её, кот медленно сел, осмотрелся по сторонам и сложил в своей голове гениальный план. После он неспешно двинулся куда-то в сторону, делая вид, что уходит. Но эта крылатая тварь оказалась ещё и не такой глупой, как хотелось бы, – она постоянно, точно показательно, поворачивала свою крохотную башку вслед за хвостатым. А он всё ходил из стороны в сторону, пытаясь зайти крылатой за спину, и всё больше злился, потому что ничего из этого не выходило.
У кота лопнуло терпение. Он во всю свою прыть рванул за летающим лакомством: быстрыми прыжками он взлетел на соседнее с качелями дерево, оттуда – в сторону перекладины. Птичка вспорхнула, сделала в воздухе пару крюков и очень низко куда-то полетела. За ней тут же кинулась худая и грязная тряпка, иногда звавшаяся прохожими котом.
