ГЛАВА 1.
Хочется верить, что нас много. Не так чтобы совсем много, но побольше, чем я знаю лично – девочек, рожденных с поцелуем Богини на коже. В ямочке позади шеи, там, где начинается линия роста волос, мы – Одаренные, носим отпечаток ее губ. Красное пятнышко, по форме напоминающее маленькую сливу.
Мы – редкость, подарок Богини, с виду, казалось бы, совсем неотличимые от обычных людей.
Я помню, как ребенком подолгу крутилась перед натертым до блеска медным тазом, задирала толстую косу и пыталась разглядеть хоть что-то у себя на шее.
Моя мать смеялась надо мной, подзывала к себе и щекотала, потом прижимала к себе и целовала в шею, будто повторяя Поцелуй Богини, и приговаривала старые заговоры.
- С лесу пришло, на лес поди, с ветру пришло, на ветер поди, с народу пришло, на народ поди, прочь худоба с моего дитя, - шептала она, приглаживая мои темные волосы.
- Что такое худоба? – спрашивала я, балуясь в ее теплых руках.
- Расскажу тебе вечером, беги, хулиганка! – мать улыбалась и подталкивала меня к выходу из дома.
Я дула губы, косилась на медный отблеск таза, но слушалась. Пробиралась между деревянной лавкой и столом, едва не снося чашки с мамиными сухими сборами, пугала нашу серую кошку, греющуюся на пороге, и бежала в огород, гонять крикливых гусей.
Впрочем, можно поспорить, кто кого гонял. До сих пор помню боль и синяки на лодыжках от крепких гусиных клювов.
Когда вечерело, после плотного ужина, сполоснувшись заботливо подогретой водой, я укладывалась в свою просторную, совсем не детскую кровать.
Мама говорила, что когда-то постель была папина, но самого его я не помнила. Много позже я узнала, что он оставил наш клан, уйдя за красивой молодой женщиной-кочевницей с волоокими черными глазами.
Зажигая перед сном толстую свечу, мать садилась на край моей кровати и спрашивала о том даре, что я получила в наследство.
- Скажи, кого ты сегодня встретила?
- Гусей! – радостно восклицала я, и мать, пряча улыбку, покачивала головой.
- Энира, ты каждый день встречаешь гусей. Может быть, сегодня ты увидела какое-нибудь другое животное? Может быть, ты покормила прилетевшего голубя или заскочившего в наш огород зайца? – мать прищуривалась, и глаза ее в свете свечей странно блестели.
- Только гусей! А еще кур! И свинью! – я улыбалась и мотала головой. Распущенные на ночь волнистые волосы пружинками прыгали вдоль лица. – Еще я видела телегу с сеном, которую вез Старый Дез.
- Надеюсь, ты поздоровалась с ним?
- Я кинула ему букетик мяты через изгородь!
Глаза матери распахивались, и она поджимала губы.
- Энира, ты расстраиваешь меня! Такие, как мы, очень уважаемы в клане. Не вежливо кидать людям что-то через забор! Только подумай, что о тебе будут говорить!
- Но Старый Дез остановился и забрал мой букетик. Он ему понравился!
- Потому что ты Одаренная, Энира! Потому что тебе суждено стать Целительницей клана! Но если бы вместо тебя была другая маленькая девочка, как ты думаешь, стал бы Старый Дез останавливать свою телегу из-за кинутого букетика мяты?
Одаренная. Это слово преследовало меня, цеплялось острыми коготками, как маленький котенок, которого не стряхнуть с длинной юбки.
Все, кого я знала, называли меня Одаренной.
Девочки, поцелованные Богиней, обладали даром. У кого-то он был сильнее, у кого-то слабее, но каждая могла разговаривать с Богиней, прося о помощи. И иногда Богиня отвечала.
Моя мать тоже была Одаренной. Она, Целительница нашего клана, была почитаема и любима. Еще будучи ребенком, я понимала, что она отличается от всех вокруг.
В нашем доме всегда находилось место больному или калечному. Мать принимала посетителей в передней, присаживалась на деревянную скамью и подолгу слушала жалобы.
Люди любят жаловаться – это я уяснила очень хорошо.
Беременные на сносях просили у матери травы для легких родов, пожилые плакались о старых коленях и умоляли достать целительную мазь, а молодые мамаши с укором трясли перед собой спеленатых младенцев, захлебывающихся от крика. Моя мать помогала и им тоже, заваривая какие-то настойки.
Постепенно она начала обучать меня своей мудрости и знаниям.
- Энира, мне нужно собрать багульник, побудь у очага, - говорила мать и, взяв в руки плетеную корзину, отворяла низкую деревянную дверь, ведущую на задний двор.
Я бросала все свои детские занятия и спешила к огню - мешать большой тяжелой ложкой терпко пахнущее варево. Мне нельзя было отвлечься, заиграться, иначе кипящая коричневая настойка плеснула бы на горячие угли.
С каждым днем мои задания усложнялись, и настал день, когда я сама отправилась искать на болотистых топях багульник.
Мне тринадцать, и кажется, что я уже совсем взрослая, и все знаю и умею.
Низко наклонившись, тянусь рукой к растению, как слышу пробирающий звук – змеиное шипение совсем рядом.
Замираю и ищу глазами. И тут же нахожу.
Затаившись в углублении во мху вьет кольца черная гадюка. Глаза с тонкими зрачками смотрят неотрывно, пасть чуть приоткрывается, показывая раздвоенный язык. Змея раздувается, вибрирует всем телом, а я не смею шевельнуться, скованная страхом.
Гадюка крупная, длиннее моей руки, укус такой болотной красавицы может отправить меня на тот свет, и даже зелья матери не помогут.
