– Я не отдам вам детей! – хриплю, прижимая руки к горлу.
Давид молчит, только желваки ходят на скулах. Взгляд полон холодной ярости, пригвождает меня к полу, режет без ножа. От страха и омерзения не могу двинуться с места. Сердце колотится, отдаваясь пульсом в ушах.
– Ты скрыла от меня сыновей! – наконец, подает он голос, да таким тоном, что у меня озноб по телу проносится. – Думала, что тебе сойдет это с рук?
Я совершаю усилие над собой и делаю шаг назад. Затем еще один и еще, пока не упираюсь спиной в прохладную поверхность стены. Нахожу точку опоры, и становится чуть легче противостоять гневу Горского. Встряхиваю головой и сильно зажмуриваюсь, пытаясь сбросить с себя оцепенение и выйти из ступора.
– Напомнить тебе… – прокашливаюсь, прогоняя хрип в голосе, затем вздергиваю подбородок, смотря с вызовом ему в лицо. – Напомнить, кто отправил меня на аборт?
Мужские брови сведены на переносице, кулаки сжаты до побелевших костяшек на пальцах. Грудь Давида бурно вздымается, словно внутри жар такой силы, что он вот-вот взорвется от злости.
– Дети есть здесь и сейчас! – рычит, игнорируя мои слова напрочь. – Они – живые, Ева, и им нужен отец!
Он делает шаг ко мне, но я так сильно отшатываюсь, что больше попыток сближения на физическом уровне Давид не делает.
– У них есть отец! – кричу практически на разрыв, чувствуя, как к глазам подкатывают слезы. – Который воспитывает их, любит! А ты кто такой?
Часто дышу, прикладываю ладонь к животу, пытаясь держать себя в руках. Наблюдаю, как дергается его кадык и бешено бьется пульс на шее. Давид Горский, отец моих детей, чужой муж. Человек, который когда-то казался мне спасителем, а затем безжалостно растоптал всё то хорошее, что хранилось в моей душе. Бездушно. Безразлично. Растерзал мое сердце в клочья, а ведь я питала такие надежды…
Встряхиваю головой, прогоняя непрошеные воспоминания о прошлом. Больше нет той милой, наивной и всепрощающей Евы… Теперь я совершенно другой человек. Не позволю никому управлять своей жизнью, а тем более использовать своих мальчиков для чужих корыстных целей.
– Кто отец? – фыркает презрительно Давид, кладет кулаки в карманы серых, отутюженных до идеальных стрелок брюк. – Олег? Это чмо, неспособное заработать ни копейки без своего папочки? Ты серьезно? Что он может дать тебе? Детям?
Его слова бьют хлестко, четко попадая в цель, рану, что кровоточит и гложет меня изо дня в день.
– А ты кто? – кидаю ответный удар. – Донор биоматериала?
Вижу, как от моих слов темнеет его лицо, даже внешне он будто стареет на несколько десятков лет. Грозовая туча нависает над нами, воздух потрескивает от напряжения.
– Не шути со мной, Ева, – цедит сквозь зубы, – завтра же я подам документы на установление отцовства! Ты лишила меня пяти лет их жизни, больше я тебе этого не позволю!
Чувствую, что Давид доведен до предела. Лимит его терпения исчерпан, грядет буря. Сглатываю и молчу, с одной стороны, желая расцарапать его лицо, с другой, опасаясь его буйного нрава.
– Тебе не нужны дети! Ты просто хочешь получить пакет акций, Давид. Я знала, что ты бездушное чудовище, но не настолько же… – сглатываю, хватаясь рукой за горло, в глазах мелькают мушки. Мне дурно. Не верю, что это наяву. Не верю, что наконец настал тот час, который я видела в кошмарах.
Давид узнал о детях и хочет их забрать. Он богат, в его руках так много власти, он безжалостен и перешагивает через людей, сминая их души в крепком кулаке, ради достижения своих целей.
Смотрит на меня волком, в черных глазах плещется презрение. Ощущение, что разговариваю с каменным столбом, а не с человеком.
Но мои мальчики ему не нужны. Он просто хочет их использовать!
– Что я могу сделать, чтобы ты оставил нас в покое? – подаюсь к нему в отчаянии. – Неужели нельзя разобраться полюбовно? Пожалей их… Пожалей нас, Давид…
Неужели в нем не осталось ничего человеческого?
Гадкая ухмылка словно разрезает каменное лицо пополам. Он наступает на меня, прижимает к стене, расставляя руки по обе стороны от моей головы. Мы непозволительно близко, я чувствую его дыхание на своем лице и не дышу. Давит всем своим весом, авторитетом, окутывает запахом из прошлого, от которого я становлюсь уязвимой и переношусь на шесть лет назад.
– Ты можешь кое-что сделать, Ева… – шепчет в губы, проникая в самую мою суть своим хриплым голосом и пристальным взглядом, обещающим наказание.
– Милый, вы… – не вовремя залетает в кабинет Милана, резко открывая опрометчиво незапертую мной дверь. – Поговорили?
Она спотыкается на полуслове, переводит взгляд с меня на мужа и обратно, обхватывает себя руками за талию. И глаза такие беспомощные, что даже мне хочется пожалеть ее. И, не знай я об их коварном семейном плане лишить меня детей, прониклась бы к ней этой ненужной никому сестринской эмоцией.
– Забудь об этом! Только посмей! – отталкиваю Давида от себя и шиплю разъяренной змеей в лицо этому мерзавцу и предателю, мужу своей родной старшей сестры.
И иду к выходу не оборачиваясь, даже не смотря на опешившую и стоящую с оленьим взглядом родственницу. Все они – предатели, не заслуживающие моей любви. По щекам скатываются слезы отчаяния и боли, но я лишь остервенело вытираю их рукавом кофты.
