Ландшафт в переводе с немецкого означает «местность.»
Супрематизм. (лат. supremus – высший) – формалистическое течение в живописи начала 20 века; произведения супрематистов представляли собой комбинации цветных геометрических фигур или объёмных форм.
Сюрреализм. (фр. surrealisme буквально сверхреализм) – сменившее дадаизм направление в авангардистском искусстве 20 века, объявляющее своей задачей бесконтрольное, автоматическое воспроизведение сознания и особенно подсознания, что порождало причудливо – искажённые сочетания и сращения реальных и нереальных предметов.
Дадаизм – (смотри Словарь иностранных слов 1989 год, Москва)
Эта повесть написана совместно с чернобыльцем и моим сослуживцем по тюменской пожарной роте, 29 полка химической защиты Сибирского Военного округа, Владимиром Подберёзкиным ещё тогда, когда мы были молодыми… относительно нашего теперешнего возраста, конечно. То – есть, в те самые «лихие девяностые», ознаменовавшиеся взрывом космического корабля «Челленджер», гибелью теплохода «Нахимов» на траверзе Новороссийска, крушением теплохода «Булгария» на Волге, взрывом 4 реактора Чернобыльской АЭС имени В.И. Ленина… «наездами», «разборками», «стрелками» и перестрелками многочисленных бандитских группировок, терроризировавших даже крупные города…
А название повести дал мой сын Денис, спустя несколько лет по её написанию и попал в точку. Сколько бы времени ни прошло, мы – (чернобыльцы, «ликвидаторы», «зелёные роботы»), всегда останемся с тем временем – весной, летом и осенью 1986 года. Это было лихорадочное и бестолковое время, после взрыва 4 блока Чернобыльской атомной станции. И ландшафт, для многих «действующих лиц», призванных «на учебные сборы», действительно незнакомой земли, во всех его смыслах был странен…
Всякое было после возвращения с Украины: те, кто героически работал на АЭС, дома потеряли остатки нравственных ориентиров, подорванных окружавшей их действительностью, мало напоминавшей виденную в кино или на многочисленных плакатах – призывах. Не все, разумеется, но значительная часть моих и не только моих сослуживцев. Удивительно, как, несколько месяцев, проведённых, вдали от своей малой Родины, действуют на человека, превращая его в весьма странное и временами даже опасное существо. Мы (страна и мир), это видели позже, и на примере «афганцев», и на примере, «чеченцев». Впрочем, понятно что, данная повесть, не только о чернобыльцах как таковых, а о всех нас – гражданах великой по площади, но очень, очень своеобразной страны, перманентно пребывающей на ликвидации последствий, то одного, то другого «Чернобыля».
Но, как бы там ни было, повесть написана, и ждёт своего читателя. Будет ли она опубликована при моей жизни – не знаю… Как не знаю, будут ли опубликованы другие наши работы, рассказывающие о жизни чернобыльцев в последующие годы.
Владимир Григорьевич Подберёзкин не дожил до сегодняшнего дня. И это беда не только его семьи и его немногочисленных друзей – это беда большой литературы – Владимир был настоящим писателем, на творчество которого, как водится, не обращали должного внимания те, кому «по штату положено». Даже Омские чернобыльцы, к которым я не раз взывал с просьбой «напрячься» и издать хотя – бы одну его книгу… Но я надеюсь, что его дети – Лиза и Олег, или их дети, когда-либо, но прочтут эту повесть и другие наши совместные прооизведения. Во, всяком случае, я постараюсь, как сейчас говорят «выложить» эти работы в Интернет. А там – видно будет… Я говорю «видно» потому, что сегодня Литература стала коммерческой дисциплиной, что весьма печально. Творческие Союзы зачастую! печатают таких авторов, «непосильные труды» которых, приводят в недоумение и мазохистский восторг, буде ознакомишься с таковыми. Я полагаю, что во времена «Серебряного века» – те писатели (поэты), узрев многие сегодняшние творения, застрелились бы. От тоски и стыда за современную нам литературу…
Александр Иванович Аханов, один из ликвидаторов катастрофы на ЧАЭС 1986 года (22 мая – 18 августа)
Официальная («разрешённая») доза облучения 22 рентгена, 071 миллирентген.
Вечерело. Зимой это рано происходит. (Надеюсь, что я здесь, не сделал никакого открытия, иначе придётся оформлять заявку на изобретение, а это такая возня…) А унылый январь не спасают даже праздники – это один из самых треклятых месяцев года. Потому что зима, потому что холодно. Разумеется, февраль и март тоже скукоженные и унылые к безоблачному счастью, вряд ли призывают. Ощущаешь себя в Большом космосе, где холодные метеориты летают туда – сюда, и где одиноко, так одиноко, что хочется завыть и залить… что я, конечно, и делаю. Наливаю себе стаканчик водки, (маленький! маленький!) выпиваю его и снова смотрю в окно, на унылый городской пейзаж, суетливых людей и стараюсь понять, какое-такое, очарование некоторые сумасшедшие находят в зиме?
За что её любят? Если, разумеется, они её действительно любят, а не прикидываются перед честным народом. «Бразды пушистые взрывая, летит кибитка удалая» – легко писать такие строки, сидя в натопленной не тобой комнате, а чтобы её натопить, сколько всяческих действий, в том числе и на морозе произвести нужно? Понятно, что где-нибудь… там… во Франции или на Кавказе, где зима коротенькая, как воробьиный клюв, её можно пережить… да в той – же Псковской или в Новгородской области в конце – концов… ну вот… снег начал падать… Бр-рр! В душе что – то со скрипом переворачивается, переваливается с боку на бок. Пытаешься посмотреть на себя со стороны: вот стоит человек возле окна, смотрит на ранние сумерки, на то, как падает снег, на хаотичное перемещение сограждан, отчего-то напоминающее предсмертную суету отравленных тараканов. Это мне напоминает карикатуру, виденную в какой-то газете. Лежит на спине таракан, дёргает лапками, а второй таракан у него спрашивает: Брейк? – Дихлофос, – отвечает лежащий.
