Кристина оставила дочь в гостиной смотреть телевизор, а сама тихонько вышла из дома и, стараясь совладать с дрожью в руках, прикрыла дверь. Муж вернется с работы через час – за это время надо убедиться, что все хорошо, и постараться скрыть накатившую панику. Степа не поймет и в самом безобидном случае смолчит, но, если снова рассмеется и подхватит в объятия Витку, указывая ей на мамину тревогу, это будет слишком. В такие моменты ей кажется, что муж и дочь в сговоре. Он кружит девочку по комнате, развевая ее летний ситцевый сарафан, под которым танцуют в воздухе две пухлые ножки в красных сандалиях. Дом наполняет счастливый визг счастливого ребенка, и никто в этом доме, кроме самой Кристины, не хочет поверить в то, что ребенок этот не ее. Не их. Что в пряном от цветущей сирени воздухе танцует подменыш.
Женщина сошла с крыльца и, стыдясь своей тревоги, направилась к грядке с зеленью. Сегодня в обед Кристина затопила свой небольшой огородик, вслушиваясь в шелест капель дождя, который сама же и сотворила. В белоснежных комнатных тапочках она ступила в размякшую после обильного полива почву. Между пальцами просочилась земля, и ощущение сырой прохладной грязи, в которую она забрела, немного отрезвило. Если муж вернется раньше, то она вышла для того, чтобы нарвать зелени для салата. Женщина замерла на месте и обернулась на дом: из открытого окна гостиной доносился визг и блеяние каких-то мультяшек. Разве ее дочь смотрит телевизор на такой громкости?
В нижнем ящике своей прикроватной тумбочки у Кристины припрятан блокнот. В его укромной середине выписаны четыре отличия, по которым она узнает, что время от времени ей улыбается подменыш.
Первый признак – голос. Вита говорит выше, тогда как появляющаяся в их доме девочка порой опускается чуть ли не до мальчишечьих нот. Тогда Кристина старается говорить с ней больше, несмотря на страх и отвращение, она смешит ту, что притворяется Витой, чтобы различить в ее хохоте как можно больше чуждости.
Второй пункт – отношение к маме и папе. Голубоглазая нежная Вита – поистине мамина дочка. В те дни, когда тревога кажется абсурдной и призрачной, объятия ребенка становятся такими нежными, будто девочка, наскучавшись по маме, не хочет ее отпускать. Сколько раз Кристина хотела спросить, где же ее прячут то время, когда появляется вторая Вита, которая подпускает к себе мать, как преследующее ненужными ласками недоразумение.
«Вита с болотными глазами» – единственный внешний признак, который Кристина смогла заметить у девочки, в которую муж отказывается верить. В пушистых ресницах дочери будто разливаются два зеленоватых болотца, зрачки расширяются, не обращая внимания на солнце, и зияют, как донышки чужой пугающей темноты. Такие глаза Кристина уже видела. Усталые, полные неприязни и превосходства.
За четвертым отличием, скользя по мокрой высокой траве, женщина осторожно двигалась в сторону окна, из которого время от времени доносился смех.
«Моя дочка смеется звонче», – подумала Кристина, заворачивая за угол дома и прижимаясь спиной к стене. Их сад утопает в зелени, соседский дом скрывается за таким же буйным цветением – о зеваках можно не беспокоиться. Главное, чтобы Степан не вернулся раньше – она не хочет снова смущать его своим поведением. В этом вопросе Кристина выбрала одиночество: лучше убедиться самой, а потом решать, что делать.
Веселое блеяние под простенький аккомпанемент какой-то детской песенки становилось все отчетливее. Телевизор работал на такой громкости, что девочка не могла услышать приближающихся за окном шагов. Ветер толкнул голубую тюль через открытую форточку. В этом неясном, будто туманном окружении, запрокидывая головку, заливалась смехом маленькая тень. Через стекло и шторы можно было различить лишь убранные в хвостик тонкие косички, и бретели-бантики от платьица на голых пухленьких плечиках. Перед ней её дочь. Там, по ту сторону стекла, её маленькая Вита, которая появилась на свет в последний день лета, а уже спустя первую неделю осени произошла первая подмена.
«Я не чувствую, что это моя дочь», – сказала Кристина мужу после кормления, когда девочка неожиданно взглянула на мать своими заболоченными глазами. Тогда, в первый раз, он не поверил ей, тогда же прочел вслух статью обо всех возможных страхах молодой матери. Подмена значилась чуть ли не на первом месте, но женщина и не думала о том, что такой подменой могли заниматься люди.
– Ты думаешь, что кормишь старуху, которая подселяется в нашу дочь? Крис, это мания, бред! – Степан держал жену за руку, пока Вита посапывала на располневшей маминой груди, и пытался понять, что с ней происходит.
– Мне….Порой мне кажется, что она слишком похожа на твою мать! Я с ума схожу от мысли, что это наблюдает за мной через Витку!
– Ты вообще себя слышишь? – Степан сказал это устало и обреченно, как иногда говорил со своей матерью, – о сыне лучше подумай, он уже тебя шарахаться начал.
Тогда Степан понял, что погорячился. Жена боялась: сознание после родов могло резонировать с любой, даже самой нелепой тревогой. В ту первую осень жизни Виты ее мама смирилась со своим страхом, как с диагнозом, но старалась не смотреть в глаза дочери, когда они меняли цвет.
