Ночь перед казнью выдалась самой тягостной и задумчивой в недолгой еще жизни Юлии, оно и понятно. Думала ли она, хрупкая, девятнадцатилетняя, что дело примет столь внезапный и скверный оборот? Еще вчера она значилась обычной студенткой лесоторгового училища макондовского уезда, и вот те раз. Юность всегда полна размышлений о своем будущем: как-то там все сложится? Но существуют, пожалуй, сценарии, которые почти невозможно примерить на себя. Казнь – это ведь для всяких престарелых негодяев, сотворивших нечто безжалостное, запредельное… Поразмышлять той бесконечной ночью, словом, было над чем.
Изрядно затрудняло движение мысли то обстоятельство, что в помещении подвального типа, где ее удерживали в оковах, раздражающе моргал ядовитый свет, и надоедливо булькала старинная электронная музыка из прошлого столетия. Специально. Разумеется, чтобы жертва не имела шансов даже попытаться сформулировать какие-либо оправдательные доводы, чтобы в качестве последнего слова те не прозвучали вдруг убедительно или трогательно. Хотя, известное дело, окажись на ее месте даже матерый оратор Демосфен, и тот едва ли выкрутился бы из подобного переплета. Процент оправдательных приговоров в Макондово, как и в среднем по Сверхимперии, был невелик – порядка 0,07 %. А уж в показательных процессах прецедентов не случалось вовсе. Тем не менее карательная машина считала не лишним перестраховываться и создавать бессонные условия содержания для заживо приговоренных.
Юлия не знала точно, где именно находится, только догадывалась. И догадки эти были верны. Естественно, ее привезли в подземелье извечного долгостроя, недавно, справедливости ради, все-таки с помпой распахнутого. Огромное по здешним меркам 30-ти этажное здание Дворца Комитета бедноты стало новой градообразующей доминантой и настоящим центром притяжения для населения, не привычного к архитектурным открытиям. И хотя комплексы строений из черного стекла пока относились к новинкам, застенки функционировали уже давненько, успев снискать определенную репутацию.
Свет притух, пластинка заглохла, скрипнула дверь. На пороге обозначились два силуэта. Один из них застыл на входе, второй же направился и, тяжело дыша, приближался к пленнице, пока не представился государственным защитником Мамаевым. Небрежно взглянув на подопечную, тот шаблонным голосом занудил свое: всякое сопротивление бесполезно, и потому он настоятельно рекомендует чистосердечно признать полноту вины и соглашаться на все, а не то… Юлия промолчала. В силуэте второго визитера без труда угадывалась фигура самого Админа Макондово – Жутина Вадима Вадимовича, некрупных габаритов белобрысого мужичонки неопределенных лет, без особых примет и отличительных черт. Да-да, того самого, которому она, дочь китайского лесоруба и местной ткачихи, не так давно посмела отказать в утехах, приглянувшись своею свежестью высокому лицу на обочине дороги, возвращаясь после учебы. В том-то, собственно говоря, скорее всего и заключалась причина ее пребывания здесь. Полузащитник Мамаев, помявшись и покрутившись вокруг да около, еще раз пробубнил дельные советы, и со словами: «Не дури, малая», как верный пес поплелся к двери, поскольку хозяин уже куда-то исчез. После его ухода одиночество перестало казаться таким уж дурным положением. На подвешенном против нее мониторе незримая рука заботливо включила документалку про средневековые пытки.
И хотя она почти потеряла счет времени, внутренние часы подсказывали, что утро близится, что скоро случится нечто неминуемое, решающее в ее судьбе. Как-то с этим справится маменька, суеверная и добродушная Марфа Аркадьевна? Что-то теперь споет скупой обычно на эмоции отец Хэй Ли… Больше всего почему-то ее тревожило, как переживет, что попробует предпринять Роман, явный воздыхатель, столь неловко, но вместе с тем достаточно методично добивавшийся ее расположения. Пытаясь восстановить в помутившейся памяти цепь событий, как же оно так все вышло, роковой фигурой и ее губителем, как ни крути, становился Марк Брутов, бывший одноклассник, которому она некогда вполне даже симпатизировала.
А дело обстояло примерно так. Еще совсем недавно, буквально вчерашним вечером, после занятий и легкого ужина, она заскочила в Сувсеть, чтобы немного развеяться и посмотреть пару прикольных рекомендованных видосов на ТыТрубе. Тем временем в ЕНСС (Единую Национальную Социальную Сеть) щелкнуло сообщение от друга Марка. Он изредка напоминал о себе, но тут вдруг надумал поболтать-посудачить основательно, последовательно подводя беседу к своей темной цели. В переписке он довольно смело сомневался в результатах недавнего референдума, по итогам которого утвердили решение о вырубке последнего в центре Макондово сквера, чтобы возвести там храм. Не особо-то, вроде как, и нужный, внеочередной, уже 13-й в городе и ближайших окрестностях – и это на 90 тысяч душ населения.
Марк весьма вольнодумно высказывался в том ключе, что лучше бы обратили внимание на разваливающуюся больницу, или открыли одну из закрытых недавно школ, которых всего-то в городе осталось две, да и те… Несомненно, Юлия вполне улавливала подвох, отвечая стандартными нейтральными фразами, как и учат в школах при возникновении любых непонятных ситуаций. И все-таки она имела неосторожность согласиться с самой постановкой вопроса, поскольку действительно разделяла данную точку зрения. Скорее даже не согласиться, а так, поддакнуть: мол, да, соглашусь, так-то было бы, пожалуй, и правильнее, и пополезнее для макондовцев, но… сам понимаешь. Мгновенно экран ее звонкофона загорелся красным, сделался заблокирован. Те волнительные считанные минуты, пока она, раздумывая над случившимся, мешкала и спешно прятала рукописные дневники в нехитрые свои тайники, увенчались властными стуками в дверь. И вот уже дверь умной квартиры вскрылась чьим-то волшебным ключом-паролем, а прихожая набилась нарядом оперативных кибердружинников. Как же замечательно, что родителей еще не было дома, а иначе бы те стали свидетелями многих некрасивых сцен с выкрутасами рук, хватаниями за волосы, возгласами про вероломство и прочей свистопляски.
