Над мегаполисом стояла глубокая, безлунная ночь. Ночь перед рассветом особенно темна, словно ожидая первых лучей света, природа погружается во мрак, как дельфин ныряет в море. После прошедшего осеннего дождя, дымка смога, которая обычно скрывала от глаз жителей города звезды, рассеялась, и сейчас в темноте безлунной ночи звезды казались больше и ярче.
Бледный, едва дышащий, почти безжизненный человек лежал на старом матраце, укутанный в не менее старое одеяло. В его комнате из-за высокой влажности стены покрылись плесенью, потолок и углы отсырели, краска на полу почти вся облупилась, а перегоревшая лампочка одиноко свисала на куске провода. В комнате кроме матраца на голом полу, одиноко стоял небольшой столик с большим блокнотом и карандашом, да кувшин холодной воды, стоящий у изголовья этого дурно пахнущего куска материи. Из комнаты выходили две двери – одна в коридор общежития, другая в душевую. Очередное временное жилище среди трущоб мегаполиса. Парню, который, если судить по внешнему виду, борется со смертью каждую секунду, большего и не требовалось.
Полуторамиллионный город в верхней своей части радовал глаз красивыми колоритными красивыми зданиями из стекла и бетона на фоне белоснежных гор, красуясь широкими улицами, каждое лето украшенными разнообразием цветов и декоративных растений. Здесь город стыдливо прикрывал районы трущоб, словно стыдясь и не желая вспоминать об их существовании. Трущобы нижней части города вбирали в себя всех, кто не смог «пробиться», не смог заработать себе на просторную квартиру или дом, тех, кто вынужден ютиться в крошечных комнатках старых общежитий и домов, которые власти постепенно списывали под снос. Сюда же поступал приток новых приезжающих в город на заработки из деревень и маленьких городов страны, у кого не было денег для аренды квартир в верхней части города, где воздух был более свежим, а дома и квартиры – просторнее.
Это утро выдалось особенно тяжелым. Язвы разъедали Лекаря снаружи, а опухоли внутри. Организм активно убивал их клетку за клеткой, заменяя больные ткани, на здоровые, сплетая заново нервы, растворяя на биоматериал все, что кажется мудрому организму непотребным. Обычный человек, окажись он в таком же состоянии, попрощался бы с жизнью минут через тридцать, но Лекарь не относился к категории «обычных». Он твердо намеревался не только не умереть, но и выздороветь в ближайшие сроки. По крайней мере, это была последняя мысль, которая мелькнула в сознании, перед тем как парень потерял сознание. Бред продолжался уже больше суток.
Лекарь не в силах был подняться. Обычно одну опухоль на терминальной стадии1, которую Лекарь забирал у немощных из диспансера, его организм бесследно убивал за пару дней. Но в предыдущую ночь он перестарался и теперь, скорее всего, проведет неделю без движения. А продолжить свой нелегкий труд, он сможет не раньше, чем через две недели.
Парень понимал, что две недели, в которые его тело будет бороться с болезнью, немалый срок… Сколько же людей умрет за пару недель? Скольких Лекарь не сумеет спасти, сколько людей не получит свой спасительный «второй шанс»?
Парень не знал, но чувствовал сильнейшие угрызения совести за них. Совесть будто еще одна раковая опухоль, постепенно лишала его жизненных сил. Молодой человек еще не мог разобраться, что из этих угрызений исходит от совести, призванной сохранять жизнь человека и продлевать дни его благоденствия, а что идет от болезненного синдрома спасителя, который также поселился в его мозгу.
«Интересно, как мой организм распознает, что нужно, а что пришедшая извне болезнь?» – в полубессознательном состоянии рассуждал измученный парень.
Можно было бы предположить, что когда-то его тело взяло основу, будто художник – трафарет, и теперь красит все по нему. Но тогда сам Лекарь бы не старел, а это было не так; тогда и шрамы рассасывались бы вместе со всем, что тоже не соответствовало действительности. К сожалению, шрамы на его теле, пусть и небольшие, но все же появлялись после каждой излеченной язвы.
Не воспримет ли его измененное тело совесть как очередной пагубный элемент, не уничтожит ли ее, «зачесав под одну гребенку» со всеми заразами, копошащимися сейчас в его теле? Может быть, это было бы даже к лучшему, больше никаких страданий, только холодные, расчетливые действия, выполнение своей миссии независимо от внутренних конфликтов. Однако Лекарь точно знал, что его совесть неподвластна телу, она из другой плоскости. И она останется с ним навсегда.
– Забавно – слабо прохрипел в пустоту Лекарь, вперившись в потолок невидящим взглядом – чем больше делаешь, тем меньше, кажется, сделал.
Мысли вязкие, как густая патока, пробивались сквозь странные образы бреда и отдавались резью в висках, стучащих в такт ударов сердца, и во всем воспаленном мозгу.
Он попытался вспомнить хронологию вчерашней ночи. Все ли учел? Не допустил ли ошибки, которая в нынешнем положении вещей может оказаться критической? Если кто- нибудь узнает, что именно он проник в закрытую охраняемую зону под покровом ночи и вышел оттуда на своих двоих – дело приобретет очень плохой оборот. А за раскрытием его личности последует незамедлительное определение адреса, но это будет меньшая из бед.
