I
В начале миров не было ничего, кроме огня. Этот огонь не был похож на Пламя Дракона. Нет, это был ненасытный, уничтожающий все на своем пути огонь. И из этого огня вышел Тан. Был он сам подобен огню, сжигая целые миры, заливая кровью планеты, уничтожая города. И не было такой силы, такого воина, что могли бы его остановить.
Лишь Король и Королева Домино вместе с Командой Света смогли одолеть его в жесточайшей схватке, хоть и дорого заплатили за свою победу.
Они знали, что нет такой тюрьмы, нет такой крепости, которая смогла бы удержать его. И тогда они отправились в Лес, лежавший так далеко, что ни один маг, ни одна фея или ведьма не вступали под его сень многие и многие века. В том лесу рос огромный ясень, шире сотни объятий и выше тысячи локтей. Ему-то и предстояло стать тюрьмой для Тана.
Побеги омелы крепко стянули запястья Тана, обвились около его шеи, приковали его к дереву. Ветви ясеня сами сплелись в клеть вокруг него, а листья покрыли ее, скрыв пленника от взгляда живых и мертвых, наделенных магическим даром и несведущих, солнца и звезд. Но за мгновение до того, как последние ветви, извиваясь подобно змеям, спрятали лицо Тана, Орител, храбрый воин и мудрый правитель, встретил взгляд монстра. И увидел он, что не было во взгляде этом страха или раскаяния, но так же, как и до пленения плясали в нем безумные, дьявольские огоньки. И когда тени веток начали падать на лицо Тана, один Орител услышал шепот, почти неотличимый от шелеста листвы, и слова эти навсегда врезались в его память. Но вот листья полностью покрыли клетку, отправились в обратный путь герои, и только король все повторял в мыслях своих последние слова Тана. И лишь Марион, жене своей он, назвал их: «Не навсегда».
Проходили часы, пробегали дни, пролетали года… Тан оставался в заточении. Лицо его, обвитое омелой, было совершенно спокойно, глаза, бывшие когда-то изумрудно-зелеными, были закрыты. Но, тем не менее, Тан видел все. Он видел, как горела планета Домино, но не позволил сердцу дрогнуть от восторга; видел, как Темный Феникс разрушает школы, но не дал лицу озариться и тенью улыбки. Единственным, на что он по-настоящему обращал внимание, было время. Он чувствовал, как время бежит, подобно тому, как бежит сквозь пальцы песок. Он почти слышал, как одна секунда сменяется другой. И он понял, что в этом – вся власть и самая могущественная, непобедимая сила.
И однажды он почувствовал, что дерево пришло в движение. Оковы его порвались и рассыпались в прах. Впервые за многие десятки лет свет солнц ударил в глаза Тана. И впервые за все эти года Тан наконец позволил себе почувствовать ненависть и ярость, сжигавшие его изнутри. Но он не собирался дать этим эмоциям захватить его сознание, как было в прошлом. Теперь он знал, что позволит ему победить. И он отправился на поиски…
Легенда о падении …,
появившаяся в архивах в день приезда Малки в Алфею
II
Как всегда бывает в первый день нового учебного года, во дворе Алфеи собралась толпа. Если бы в этот момент рядом оказался художник, пожелавший запечатлеть этот особый день, то у него получилось бы нечто среднее между картинами Босха и фотографиями с перекрестка Сибуя.
«Во всяком случае, – думала одна из стоявших во дворе девушек, – старина Иероним точно нашел бы, где развернуться. Хотя он, наверное, добавил бы на картину пару слонов». Говорившую звали Малка, и она решительно не знала, чем себя занять. Ее телефон лишился сознания сразу после того, как она прошла через невидимую преграду, не пропускавшую не-магических существ. И Wi-Fi, видимо, тоже. Таким образом, она лишилась, по мнению человека, родившегося после очередной индустриальной революции, всех благ цивилизации и почти всех запасов терпения. Однако она быстро утешилась, так как обладала довольно редким, но безумно опасным пороком – любопытством. А место, грозившее стать ее alma mater – по крайней мере, на ближайший год – было очень, очень любопытным.
Она отстояла долгую очередь к мисс Гризельде, высокой и несколько угловатой женщине, с самого утра занимавшей свой стратегический пост у входа в школу. Как заметила сама Малка, в отношении этой очереди девушки делились на два типа. Первый тип хотел как можно скорее удостовериться в наличии своего имени в списках и вступить, наконец, в новую жизнь. Второй же не спешил предстать пред светлые очи личного заместителя директора и всеми силами оттягивали этот момент, пропуская других вперед себя, делая вид, что им нравится дышать свежим воздухом, несущим ароматы леса, окружавшего школу, и любоваться ее архитектурой. При этом оба типа заметно нервничали.
«А ведь действительно есть чем любоваться» думала Малка. Школа, как ей казалось, была выточена искусным ювелиром из цельного куска розового кварца и увенчана лазуритовой крышей. Лучшей аналогии Малка придумать просто не успела, так как стоявшая перед ней высокая брюнетка прошла фейс-контроль1, победоносно улыбнулась Малке из-за плеча и радостно вступила в новую жизнь.
– Ваше имя, мисс? – произнесла мисс Гризельда, не смотря на вновь прибывшую.
– Малка…
Мисс Гризельда подняла голову. Зрелище, признаться, было впечатляющим. «Похоже на домкрат, – неожиданно для себя провела параллели Малка, – только наоборот». Сравнение так ее рассмешило, что она даже одарила ассистента директора широкой улыбкой. Сердце ее, правда, отплясывало чечетку где-то в районе висков. В ответ на смех, застывший в глазах юной студентки, мисс Гризельда тоже одарила Малку взглядом, который можно было бы приравнять минимум к трем неделям лишения магических способностей с сопутствующей уборкой школы. Впрочем, этот ее взгляд был скорее следствием привычки, чем настоящей неприязни.
