До настоящего утра оставалось чуть больше трех часов. Ноланы видели уже десятый по счету сон, только Брай что-то вдруг пробормотала, пару раз махнула рукой, словно отгоняя дурное, и тоже задышала ровно, почти неслышно.
В комнате Мэйчи был беспорядок, что значило: хозяин здоров и всё снова как обычно. Один ботинок грубой работы будто верный пес стоял у двери, второй спрятался под столом. На тумбочке у кровати лежали все те же камешки-голыши. Постойте-ка, что это там? Крохотный букетик сухого вереска, перевязанный голубой ленточкой, подарок Уны, занял почетное место рядом с ними. Теперь мальчик не брал камни в руки, знал: Звездочка больше не появится, сколько её не представляй.
Бабушка говорила, что силы природы могучие, но тот, кто встанет у них на пути или попытается вступить с ними в сделку, может за это поплатиться.
Тогда, на скале, там, где пенные морские брызги долетают до самых ресниц и от соленого ветра захватывает дух, Мэйчи попросил у природы стать как все, и та охотно приняла просьбу.
Однако нельзя сказать, что он расстроился. Звездочки, конечно, было жаль, но разве можно долго скучать и грустить, если твои друзья – дети Ноланов? Даже если и захочешь пригласить в гости хандру, она вряд ли согласится заглянуть на чай. Себе дороже, потому что.
Вчера, например, Брай чуть не сожгла соседский амбар. После происшествия она еще долго делилась впечатлениями, носясь по округе и вопя:
– Ну да! Чуть насовсем не спалила! Представляете, какой был бы огромный костер, не хуже, чем на Белтейн! – и припускала по двору еще быстрее, замечая за собой погоню в виде Папы с одиноким дымящимся волосом на голове и хворостиной в руке.
– Нора-а-а-а!
– Что такое? – девушка смахнула графитовую пыль с огромного, величиной со стол, чертежа. – Ты сегодня гулять не идешь, забыла?
– Я не про гулять! Я есть хочу! – потребовал голос свыше.
Нора нахмурилась, закрыла уши ладонями, но сосредоточиться на работе опять не получилось – за спиной возникла Фэйт с такой широкой улыбкой наперевес, что любого неподготовленного к подобным визитам человека мороз по коже пробрал бы.
– Это? – она попыталась изобразить реверанс, но чуть не шлепнулась прямо на пол. – Или вон то лучше?
– Любое, – буркнула сестра. – Ты красивая.
– Ну понятно, – несчастные платья полетели в угол, гремя вешалками. – Ты теперь серьезная, слишком взрослая, чтобы веселиться. И тебе совсем без разницы, в чем я буду на празднике!
Девушка только вздохнула и хотела сказать что-то утешающее насчет наряда Фэйт, но та испарилась так же мгновенно, как и появилась у широкого чертежного стола.
Кожаная папка никак не хотела застегиваться, но с пятой попытки все же поддалась. Эрли был так взволнован, что не мог вымолвить ни слова, а только ходил взад-вперед по небольшой кухоньке и то и дело цеплял взглядом свое отражение в зеркале.
– Поел бы, милый, – Бабушка подвинула ему плошку с медовой кашей. – Путь-то неблизкий. А на сытый желудок всё полегче кажется.
– Не хочет он, Айне, – Мама нервничала не меньше, но изо всех сил старалась этого не показывать. – Поест в городе, как доберется.
– Ваше дело. Ветерок тоже голодная! – тут же спохватилась старушка. Ветерком она ласково называла Брай, и та терпела это нежное прозвище только от Бабушки.
– Я еще другие рисунки не положил! – Эрли обрел дар речи на пару секунд и метнулся в комнату, у порога чуть не столкнулся с Фэйт.
– Мой день будет худшим в истории праздников, да еще и ты меня бросаешь, Эрли! – ныла она, пытаясь пригладить растрепанные волосы. – И когда теперь вернешься только?
Эрли, за лето вытянувшийся и походивший теперь не на веснушчатого мальчишку, а уже на сильного рослого юношу, подошел к сестре, положил ей руку на плечо:
– Ты ведь знаешь, что я не могу ответить точно. Лучше возьми-ка это, – и он протянул Фэйт небольшой холщовый мешочек. – Только не открывай сразу. Когда тебе станет очень-очень грустно, тогда будет самое время. Договорились?
Девочка смахнула набежавшие слезы. Мысль о вещичке, которая будет напоминать о брате, придала ей сил, но всё-таки не избавила от главного: он скоро уедет и этого не избежать. Бабушка суетилась у печи, заворачивая в бумагу пирожки.
Хоть расставанию и положено всегда оканчиваться встречей, на душе у Ноланов этим утром было совсем не весело. Даже Брай, обычно шумная и боевитая, ходила по комнате, сложив руки на груди и нахмурившись.
– Еще бумага эта хрустит! – проворчала она и продолжила методично нарезать круги.
– Ветерок переживает, – тихо заметила Бабушка.
Слух у Брай был что надо. Она могла услышать нужное, даже если бы разговор шел в нескольких милях отсюда. Иначе как объяснить тот факт, что она всегда материализовалась из воздуха в самый подходящий для нее и неудобный для остальных момент? А еще маленькая нарушительница спокойствия терпеть не могла, когда ее жалели или уличали хоть в малейшей слабости.
