Рождественские каникулы в Европе – звучит сильно. И стильно. Именно поэтому
я безмятежно продолжаю постить селфи на своей страничке в соцсети, продолжаю
писать, как я счастлива провести каникулы вдали от Родины, продолжаю отвечать
смеющимися смайлами на зависть московских друзей.
А сама стою за стойкой элитного бара, расположенного
рядом с дорогущим отелем, потому что рассорилась с папочкой-тираном и решила
жить самостоятельно.
Потираю высокие бокалы льняной салфеткой, бросаю скрытные
взгляды на красивого молодого мужчину, что сидит в пятидесяти сантиметрах от
меня рядом со своей спутницей, и погружаюсь в свои мысли.
Учиться, конечно, как грозилась, не бросила. Хотя, если
честно, очень хотелось. Назло родителю, которого я не знала все свои шестнадцать
лет, не знала, когда мама умирала от рака груди, а узнала – только после её
смерти.
Когда меня, убитую горем девочку-подростка, привезли из
спецприёмника-распределителя в богатый дом и сообщили, что я больше не сиротка,
я задала один-единственный вопрос.
«Почему?»
Несмотря на то, что я говорила еле слышно, эхо моего
голоса надолго повисло в воздухе огромного каминного зала с мраморными стенами
и полом.
Больше я не сказала ему ни слова: я упрямо молчала до
похорон, еле выдержала пафосную церемонию прощания и погребения, еле отсидела
поминальный обед в шикарном ресторане, где я и остальные гости из моего мира
казались белыми воронами. А папенька был царём.
Сразу после сорока дней меня сослали в Лондон, грызть
гранит экономических наук в закрытую школу-пансион для девочек. Я не покидала
стен учебного заведения даже в каникулы, что не добавило очков моему родителю и
не способствовало нашему сближению.
Тем более, когда у него уже имелась любимая папина дочка.
Инга старше на одиннадцать лет и на дух меня не переносит. Видимо, именно ей я
обязана своим престижным образованием.
За полтора года в экономической школе я освоила
программу, рассчитанную на три, и к восемнадцатилетию успешно сдала сложнейший
выпускной экзамен, заслужив горделивую похвалу от отца. И награду за труды –
сразу после школы я перешла в местный колледж с шикарной программой
магистратуры. А ещё мне позволили провести время до начала нового учебного года
в Москве. Вот только я не думала, что моё понимание этого чудесного
времяпрепровождения будет так сильно отличаться от папочкиного!
Вместо тихих посиделок с моими друзьями в моей квартире
своё совершеннолетие я встретила на приёме в честь бала дебютанток.
Вы только прислушайтесь: де-бю-тан-ток... Мне одной чудится в этом звучании что-то пошлое и
мерзкое?
Папенька радовался, сияя и расточая улыбки, крепко держал
мою руку, зажав её до посинения в своём локтевом сгибе. Он с гордостью
представлял меня всем мужчинам подходящего возраста – от 17 до 70 примерно, и я
всерьёз побоялась, что следующий этап моего взросления ознаменуется
замужеством.
Но вроде всё прошло хорошо, и в положенный срок я
вернулась в Лондон. Только кинулась с головой в учёбу, и трёх месяцев не
прошло, как отец позвонил и велел быть в Москве к новому году. Он нашёл мне
жениха.
Сорокалетнего мужика с рыхлой дряблой фигурой,
проплешинами в волосах и тошнотворной привычкой цыкать я запомнила слишком
хорошо. И мне плевать сколько миллиардов он готов влить в папу в качестве
отступных за мою руку и сердце!
Я пригрозила, что брошусь под машину, отказалась ото всех
отцовских денег и собралась оставить учёбу в колледже, но ему всё же удалось
уговорить меня не торопиться с принятиями поспешных решений и не делать
глупостей. Для начала.
Так что, да, учёбу я не оставила. И под колёса не бросилась.
А вот с уютной квартиры, ключи от которой папенька вручил мне перед отъездом,
съехала в общежитие при колледже. Единственное, в чём не сдержала слово, –
внесла плату за комнату отцовскими деньгами. Но не на панель же мне было идти?
Друзья помогли мне устроиться в этот бар, и теперь я
начищаю бокалы и разливаю коктейли пять раз в неделю с семнадцати вечера и до
двух ночи. Даже в рождественский сочельник.
– Хей, Эл, о чём задумалась?[1]
– тихо спрашивает у меня старший бармен, наклоняясь неприлично близко к
моему уху.
– О том, что неплохо было бы глотнуть кофе. Я уже с
ног валюсь! – отвечаю ему и
улыбаюсь.
Мужчина, что сидит напротив меня через барную стойку,
этот великолепный образец с лёгкой небритостью и часами за пару десятков тысяч
долларов, неожиданно перехватывает мою улыбку, встречаясь со мной глазами.
– Два кофе, пожалуйста, – обращается он ко мне. – На
свой вкус.
Я произвожу необходимые манипуляции, колдуя над
кофемашиной. Почему-то именно в этот момент мне абсолютно не жаль, что смена
баристы заканчивается гораздо раньше моей. Я варю крепкий чёрный кофе, но
добавляю в него корицу, имбирь и мускатный орех.
– Ваш кофе, пожалуйста, – возвращаюсь я к клиенту.
Выставляю перед ним одну чашку, вторую собираюсь
поставить перед его девушкой, но он тормозит мою руку, мягко обхватывая
пальцами запястье.
– Этот – для вас. – и, видя, что я
сомневаюсь, добивает, – пожалуйста, я бы хотел хотя бы немного скрасить вам
праздничный вечер, который вы вынуждены проводить не в кругу семьи.
