— Серый, с тобой всё будет в порядке? — переспрашиваю я своего лучшего друга.
— Коля, всё нормально. Единственное, хочу тебя попросить, чтобы ты присмотрел за Лелей, пока я буду восстанавливаться после операции. Сам понимаешь. У неё больше никого нет, кроме меня. Будет переживать.
— Не вопрос, братан, не вопрос, — успокаиваю я его. — Всё будет хорошо. Я всё устрою.
А у самого холодеет всё внутри. Сколько времени прошло с тех пор, как умерла её мать? Десять? Двенадцать? Всё эти годы для меня смешались словно в одну аляповатую карусель, когда я пытался забыть её. И убежать от самого себя.
Я звоню в дверь квартиры: за эти года столько воды утекло, мы все успели разбогатеть, потом разориться и снова заработать ещё больше денег. Но все эти деньги мира так и не смогли мне заменить её. Даже моя жена и многочисленные любовницы не смогли затереть её образ в памяти. Образ жены моего лучшего друга. Которую мне всегда было нельзя.
И я ненавидел себя за то, что не мог справиться с собой, с этими дурацкими чувствами, которые въелись, вросли крепкими корнями в моё сердце. И в каждой женщине, с которой я встречался, я пытался отыскать её, но так и не нашёл.
И вот она стоит передо мной. Словно и не было этих двадцати лет. Только она нисколько не постарела. А наоборот, стала ещё моложе. Ещё более юной. Свежей. Незапятнанной. Мне кажется, что я увидел привидение. Но этого не может быть! Она ведь умерла!
— Привет, дядя Коля, — смотрит она на меня своими небесными кристальными глазами, и делает шаг назад, приглашая войти.
Вот дурак. Это же её дочь! Леля. Лелечка.
— Привет, Лелёк, — бросаю я ей с порога, и очень надеюсь, что она не заметила этого дурацкого замешательства взрослого дядьки. И вхожу в дом. — Всё будет хорошо, Лелечка, — неловко прижимаю я её к себе, пытаясь приласкать и утешить, как потерявшегося ребёнка.
Я ведь помню её ещё совсем малышкой. Маленькой копией её мамы. Которую я тайно любил всю свою жизнь.
— Не переживай, моя девочка, — глажу я неуклюже по голове эту куколку, боясь помять её своими медвежьими лапами: ей ведь так сейчас нужны любовь и забота. Потерять мать, а теперь ещё и ждать отца после операции. Никому не пожелаешь такого. — Всего несколько дней, и он к нам вернётся, — приговариваю я Лелечке тихо на ушко, успокаивая её, и она затихает в моих объятиях, как испуганная птичка. От неё пахнет мятными леденцами и апельсиновыми пряниками. О боже, этот запах просто сводит меня с ума. — Не плачь, — приговариваю я, потому что понимаю, что её слёз я точно не переживу.
Но всё-таки кто из нас двоих здесь взрослый? Нельзя показывать своего замешательства. Бросаю ей:
— Собирайся.
— Зачем? — вскидывает она на меня свою рыжую голову.
— Эти дни ты проведёшь у меня в моём доме. Так будет всем удобнее. У тебя десять минут на сборы, — стучу по своим наручным часам, а сам думаю, какой же я идиот!
Тоже мне, решил сыграть во взрослого папочку.
Она быстро убегает в свою комнату, а я оглядываюсь по сторонам. Я никогда не был в этом доме. Я уехал из города задолго до того, как её не стало. Я всё время боялся оказаться с ней рядом. Не справиться с собой. А теперь я буду заперт с её маленькой копией.
И я понимаю, что безумно хочу её. Как хотел все эти годы. Зарыться лицом в её медные волосы, вдыхать её леденцовый аромат. Запах её желания.
Я представляю, как она там складывает наверху свои вещи в сумку: роется своими тонкими розовыми пальчиками в нежном свежем белье, натягивает толстовку на свою белоснежную в золотых россыпях кожу, и у меня буквально сводит скулы от сдерживаемого желания.
Но я не могу себе ничего позволить с этой девочкой. Я обещал её отцу. И своему лучшему другу.
Когда Леля спускается, у меня перехватывает дух: эта коротенькая плиссированная юбочка в шотландскую клетку и белые гольфы до колен могут из любого мужика сделать извращенца и насильника! А я далеко не святой. Стараюсь вести себя равнодушно и веду её на парковку.
— Ну что, готова, малышка? — как можно спокойнее говорю ей и завожу мотор. Стараясь не смотреть на её голые ноги в гольфиках и на предательски ползущую вверх юбочку, под которую я бы сейчас хотел зарыться всем своим лицом, губами и языком.
Но я себе торможу. И полностью контролирую.
— Да, я готова, — просто отвечает она, и мы трогаем с места.
Надо хоть как-то поддержать разговор. Не можем же мы всё время ехать молча, решаю я, и выдавливаю из себя дежурно-стандартное:
— А ты стала настоящей красавицей. Совсем большая. Уже, наверное, в последнем классе учишься?
— Да, уже выпускаюсь, — кивает она в ответ. — Буду поступать в институт.
— Молодчина, — киваю я.
Похвалил девочку взрослый дядя, тоже мне.
Судорожно соображаю, что же ещё говорят взрослые дяди в таких случаях и брякаю первое попавшееся, что приходит на ум:
— За тобой, наверное, и мальчики табуном уже бегают, — и глупо усмехаюсь.
— Да, бегают, — дерзко отвечает мне девчонка, и я с удивлением смотрю на неё. — Я ведь уже взрослая, дядя Коля. Мне уже восемнадцать, — обиженно смотрит она на меня, и я снова чувствую себя идиотом.
Но я не отвожу свой взгляд.
