«Дунайская дева», покорная, надоевшая и раздражающая, послушно ждала Адама на причале. Никуда не денется – но и от нее никуда не сбежишь. Как женщина, на которой женат лет двадцать. Ничем удивить тебя она уже не способна, да ты этого и не хочешь, не ждешь. Бросить ее не позволяет совесть, но, впрочем, не только она – еще и привычка.
Привычка куда сильнее любви, умные люди это понимают. Сломать через колено устоявшийся жизненный уклад и начать что-то новое на новом месте могут немногие.
Адам к их числу не относился, и потому каждый день тащился на вольный дунайский берег, вставал к штурвалу, натягивал на физиономию улыбку пошире и угощал туристов фальшивым радушием, которого они от него ждали. Ну а как же! Они ведь платили – неплохо платили, надо сказать! – поэтому имели право на время, вежливость, улыбку, гостеприимство капитана, на «Дунайскую деву», на самого Адама.
Три рейса в сутки; в сезон – практически без выходных. Трижды по три часа. Девять часов в день Адам возил по Дунаю компании отдыхающих. Пестрый калейдоскоп лиц, тел, ужимок, жестов, сливающихся в одно размытое пятно. Иногда Адаму казалось, что все в его жизни недолговечно и временно; что и его «Дева», и он сам – вроде шлюхи, на которую могут забираться все, у кого есть деньги.
Фу, гадкие мысли. Адам погладил нагретый южным солнцем бок лодки. Прости, старушка, не стоит быть грубым.
Настроение у Адама сегодня было отвратительное. Не то чтобы в другие дни он излучал оптимизм и счастье, но сегодня чувствовал себя особенно плохо. Ничего не поделаешь, так всегда бывало в годовщину.
Выпить хотелось мучительно. Казалось, горло сводит судорогой, но Адам не мог позволить себе ни капли алкоголя. Только дома, вечером, когда все закончится. Адам никогда не брал выпивку на борт и не выходил на работу нетрезвым, потому что точно знал: стоит один раз дать слабину – и вся жизнь покатится под откос, поскольку нет никаких препятствий для свободного падения. Ни единого! Достаточно легкого толчка – и все рухнет, а Адам не пошевелит и пальцем, что восстановить разрушенные равновесие и порядок.
В том, чтобы пить вечерами, тоже не было ничего хорошего, но Адам не видел здесь особой проблемы. Все-таки пьяницей он не был, выпивал далеко не каждый вечер, мог забыть об алкоголе и на неделю, и на две…
Но только не в августе. Нет, не в августе.
А сейчас был как раз этот месяц – самый поганый, самый ненавистный.
Адам сосредоточенно копошился в лодке (пассажирским прогулочным катером он «Дунайскую деву» не называл, да и ни один капитан не станет именовать свою посудину подобным образом), заканчивал последние приготовления перед тем, как пассажиры поднимутся на борт.
Лодка у него небольшая, вместимостью двенадцать человек (включая экипаж и пассажиров). Никаких особых прибамбасов и излишеств, однако все необходимое имеется: довольно просторная палуба, комфортные сидения вдоль бортов для максимально удобного обзора, столики, рундуки для хранения личных вещей.
Палубу покрывала ковровая дорожка, сверху был натянут тент, надежно защищавший от солнца и дождя. Производитель особо указывал, что катер предназначен для посадки и высадки пассажиров даже у необорудованного берега, но этот факт Адаму за долгие годы работы проверить так и не довелось. Он забирал людей на причале городка под названием Голубац, катал их по Дунаю, а затем возвращал в исходный пункт – как правило, довольных и счастливых. Больше причаливать нигде не требовалось.
Сейчас все было готово к приему новой партии гостей, и скоро они начнут собираться на причале. Говорливые и робкие, расфуфыренные и одетые небрежно, мужчины и женщины, местные и иностранцы, одиночки, но чаще – компаниями.
Никакого любопытства они у Адама не вызывали, он давно перестал присматриваться к клиентам и не запоминал их лиц. Хотя, взглянув повнимательнее, мог многое сказать о каждом. Глаз у Адама был наметан: любой, кто постоянно работает с людьми, волей-неволей начинает в них разбираться почище профессионального психолога. По правде сказать, не так уж они (вернее, мы все) и сложны, как привыкли о себе думать.
Если Адам давал себе труд присмотреться и проанализировать, то сразу понимал, кто кого ненавидит, кто перед кем покрасоваться хочет, кто ревнует, кто ищет любви, а кто – приключений на собственную задницу.
Наверное, Адам превратился в законченного циника, но ему казалось, что гораздо реже любви и преданности в отношениях между людьми царят притворство, ложь и голый прагматизм. Все друг друга используют различными способами – и при этом презирают, высмеивают, еще и грызутся, как голодные овчарки. Разучились доверять себе и своим чувствам, живут напоказ, врут и пускают окружающим пыль в глаза.
Адам сжал челюсти: до чего же обрыдло все!
Стоп, надо завязывать с этим, что-то он сегодня совсем расклеился. Нельзя выходить в рейс (пусть и короткий) с подобными мыслями. Адам полагал, что любая техника чувствует настроение человека, а уж лодка и подавно. Автомобили, лодки, велосипеды, самолеты – они ведь будто кони, сразу понимают: наездник или водитель, словом, хозяин, не в духе. Дурная энергия, которую выплескиваешь на верную лошадку, может сломать механизм.
