Кот сидел в тёмном сыром подвале. Мокрый измученный и голодный Труфель ненавидящим взглядом смотрел в упор на сырые серые плиты. От плит разило плесенью, затхлым мхом. С потолка по плитам струилась вода. Тоненькие струйки медленно сползали вниз и с тихим «кап» скатывались на мокрый плесневелый пол. От этого «кап» коту было уже не по себе. «Кап» утром, «кап» днём, «кап» вечером, «кап» каждые несколько минут – всю ночь, круглосуточно один сплошной «кап». Летучая мышь с диким зловещим хохотом пронеслась мимо самой его морды и, чуть было не задев кота, испарилась, будто растаяла в узеньком оконце, сквозь которое струился мутный еле уловимый свет. Уже вторые сутки кот сидел без еды и воды, хотя без воды – это не совсем так – вокруг всё хлюпало и смердило от сточной воды и затхлого воздуха в душном пропитанным горем подвале.
Труфель пытался восстановить ряд событий, предшествующих своему заточению. Всё случилось быстро, неотвратимо и мерзко по сути. Карл умирал на лапах Труфеля в течение полуминуты, не более. За эти полминуты Труфель потерял часть души. Умирал его друг, который предал его. Карл искусно и ненавязчиво вторгся в абсолютное доверие к коту, завоевал его расположение и дружбу, стал бывать в его доме чуть ли не каждый день, тем временем обдумывая, как изощрённее навредить коту. Чем ближе противник – тем удобнее вести войну. Ворон перехитрил кота. Ища совместно с Труфелем Беатриче, Карл смеялся над легковерностью кота и постоянно искал способ убрать кота со своей дороги. Беатриче совершил массу попыток избавиться от кота. Кот мешал всем: элите королевства, богатым знатным зверям, которые хотели сохранить прежний уклад жизни, рабов и достаток, царствующим особам в соседних, смежных с королевством Магадины землях. Наивный кот, вдохновлённый идеями цивилизованного века, идеями процветания обычного лесного населения, который каждый день допоздна трудился сам и не стремился обогатиться за счёт остальных, был, словно кость поперёк горла у правящей верхушки. Беатриче был одним из самых богатых и жадных при дворе Магадины. Его древний, но немногочисленный род происходил из Флоренции. Вся семья Беатриче занималась фармацевтикой, знания и навыки передавались по наследству от поколения к поколению и не выходили за пределы семейного круга. Вороны знали много ядов, умели приготовлять разного рода зелья. Их услугами широко пользовалась Магадина, щедро оплачивая каждый свой заказ. Беатриче перебрал ряд способов уничтожения кота, но всё как-то не получалось: по той или иной причине происходил срыв задуманного, и ворон решился на самый отчаянный шаг: заманить кота в гости и отравить его у себя же в гостях, но завуалировать всё под видом несчастного случая. Ворон накрыл богатый стол и заранее приготовил несколько блюд, содержащих быстродействующий смертельный яд. Не придумав ничего лучше, ворон поставил кувшин с отравленной водой. Этой водой можно было развести апельсиновый сироп, который обожал кот или запить что-нибудь острое: например, запечённые бараньи рёбрышки. Ворон даже не подозревал, что вода из кувшина достанется ему. А хватило бы даже капли для достижения нужного эффекта. Труфель смотрел на умирающую птицу. По его чёрно-бурой плоской морде текли крупные слёзы. Труфель плакал. Ему было больно терять друга, горько знакомиться с врагом, ему было не по себе от того, что его поступок повлёк за собой такие жуткие последствия. Можно было бы всё вернуть назад, кот простил бы птицу и, конечно, не стал поить отравленной водой, да кто бы знал наперёд!!!! На плече Труфеля висел потёртый плащ, заколотый брошью Скрыпочки. Труфель прекрасно помнил слова зайца-курьера: «Брошь…полая внутри…содержит лекарство…» Со всей силы рванув с себя подаренную Скрыпочкой брошь, кот трясущимися лапами повернул выпуклый сапфир. Внутри брошь была заполнена сливочно-жёлтым порошком. Кот понятия не имел, что делать с лекарством: растворять ли в воде и пить, как саше высыпать ли на кожу, дать ли вдохнуть, чтобы порошок попал на слизистые. Ворон бился в предсмертной конвульсии. Из глаз Труфеля текли слёзы, застилая собой всё вокруг. В голове, словно тяжеленным молотом, отстукивали секунды уходящей жизни Беатриче, а Труфель не знал, что делать, и как вернуть всё обратно. Трясущимися лапами кот высыпал порошок птице в клюв. Ворон дёрнулся в последний раз и затих навсегда. Труфель навалился на него всем телом и заплакал, безутешно, горько, нескончаемо, как плачут дети и старики. Рядом послышались шаги, клацанье когтей по плиткам пола и тихий голос откуда-то сверху сочувственно произнёс:
– Нельзя воскресить то, чему не надлежало жить. Нельзя воскресить того, кто был мёртв в душе.
Труфель быстро поднял голову: над ним наклонился филин, не тот ушастый одноглазый, а совсем другой. Филин был молод, о чём свидетельствовал окрас его оперения, и добр – круглые кошачьи глаза филина светились спокойствием, добротой и мудростью, так обычно смотрят врачи, преподаватели и священники. Его смешные растопыренные уши говорили о чрезмерном любопытстве, бесхитростности и неординарном музыкальном слухе.
