1. Пролог.
У меня адски горят лёгкие. Кажется, что в грудь зашили тяжелый раскалённый камень и теперь он сжигает все мои внутренности, плавит кожу, ткани, вены, капилляры. Горло дерёт от бесконечных рваных вдохов. Морозный колючий холод проникает в глотку, сталкивается с огнем в груди, давит на ребра. Ноги ноют, особенно, ступни, но я бегу вперед, не нарочно царапаю ветками голые руки, шею и щеки.
Я слышу жуткий собачий лай.
Они неподалёку и мне нужно бежать быстрей. Я бегу на пределе возможностей. Но надолго моих сил всё равно не хватает, поэтому я замедляюсь, затем снова слышу лай и снова бегу быстрей.
Белое воздушное платье, которое я надела на празднование своего девятнадцатого дня рождения в караоке-баре, противно путается меж ног, цепляется за сухие ветки, препятствуя моему движению. Приходиться разодрать подол и бросить его в кусты. Ноги обнажены выше колена. Холодный ветер кусает кожу, коленки немного покалывает, но я продолжаю бежать, удивляясь тому, что меня хватает на такой большой отрезок пути.
Волосы цепляются за всё подряд, но их я вот так просто содрать со своей головы не могу, как сделала это с платьем. Приходиться терпеть и сдавленно шипеть всякий раз, когда добротный клок остается на очередной скрюченной ветке дерева.
Если бы я не ринулась в лес, то они давно догнали меня. Сели в свои машины и через метров сто уже скрутили бы. А так… Тут не каждый человек пройдет, что уж тут говорить об автомобиле.
Страх перед лесными жителями отсутствует, я куда больше боюсь тех, кто стремится поймать меня. Сердце одержимо барабанит в груди, отдаваясь болезненной пульсацией в висках и затылке.
Наскочив на какой-то камень, падаю на сырую землю и ощутимо ударяюсь коленями и левым локтем. Несколько секунд я никак не могу заставить себя подняться, из-за чего по щекам скользят горячие злые слёзы. Я злюсь на свое бессилие, проклинаю весь мир за то, что мне нужно убегать непонятно куда, будто лань какая-то, за которой гонится стая голодных волков.
Поднимаюсь, пробегаю несколько метров и снова падаю, на этот раз царапаю себе щеку. Во рту помимо солоноватого вкуса слёз, чувствуется металлический оттенок. Это кровь. Кажется, я прикусила себе щеку изнутри.
Лай проклятых собак заставляет меня быстро вскочить и побежать дальше. Меня начинает пошатывать. Я задыхаюсь от собственных судорожных вздохов. Перед глазами всё плывет и покачивается.
Нужно собраться с силами! Я не должна достаться ему, как какой-то чертов трофей или диковинная игрушка, которая будет вынуждена развлекать его по вечерам!
Меня начинает всю лихорадить. Еще бы! Босиком да по сырой холодной земле! Лай собак внезапно прекращается. Звенящая тишина обрушивается на меня, затапливает пространство вокруг, неприятно касается плеч. Неужели сдались? Неужели решили оставить меня в покое?
Я останавливаюсь, потому что ноги наотрез отказываются подчиняться. Коленки подгибаются, дрожа от перенапряжения. Я хватаюсь за сук здоровенного старого дерева, чтобы не упасть и сгибаюсь пополам, судорожно дыша. У меня больше нет сил. Желудок неприятно сжимается. Кажется, меня сейчас стошнит.
Треск сухих веток эхом раздается где-то позади меня. Я вздрагиваю и путаясь в собственных ногах, плетусь вперед, но снова спотыкаюсь.
— Попалась! — горячее дыхание неожиданно обжигает мою шею.
Сильные руки больно хватают меня за плечи, не позволяют в который раз упасть. Я пытаюсь отстраниться, высвободиться, но это уже бесполезно. Никто меня теперь не отпустит.
— Говорил же, что моей будешь. Зачем убегать? — в низком голосе отчётливо слышится снисходительная насмешка.
— Пустите! — я снова брыкаюсь, но и эта моя попытка безуспешная.
— Мёд мой, я никуда тебя не отпущу, — руки сильней сжимают меня, отрывают от земли.
Я что-то кричу, продолжаю брыкаться в стальных тисках навязанных объятий, но ничего не меняется, только голова сильней кружится, а лес быстрей качается у меня перед глазами.
Танцуют черные точки. Они начинают стремительно увеличиваться, пока не образовывают одно сплошное черное полотно, а глухой шум не заливает уши. Кажется, такое состояния принято считать потерей сознания. Я хочу навсегда потерять это проклятое сознание, чтобы никогда больше не видеть его. Не видеть Беса.
2. Один.
Несколько часов назад…
— Почему ты такая испуганная? — вдруг интересуется Рита, внимательно рассматривая меня, будто на моем лице неожиданно появился третий глаз.
— Я не испуганная, просто волнуюсь немного, — глубоко вздохнув, отвечаю.
— А почему волнуешься? На сцену уже не в первый раз поднимаешься. Публика у нас хорошая, воспитанная. Отработаешь свой репертуар, потом я уже пойду. Тебе за смену заплатят больше, всё-таки в свой день рождения вышла. Тебе Бульба вон выходной даже на завтра дал. Сможешь сегодня ночью где-нибудь отпраздновать и спокойно потом выспаться. Чего уж тут волноваться? Радоваться надо! — Рита смотрит на себя в зеркало, взбивает рукой пышную светлую шевелюру и посылает своему же отражению воздушный поцелуй.
— А если снова объявится этот загадочный поклонник? — я хмурюсь при одной только мысли об этом человеке.
