Мелкий зимний дождик уныло моросил по парижской улице. Было мокро, противно и грустно. Казалось, зима, едва начавшись, будет продолжаться вечно, как вечен этот дождь, уже вторые сутки монотонно стучавший по гладкому асфальту. Кристиан, не обращая внимания на погоду, медленно брела по опустевшим вечерним улицам, возвращаясь со свиданья с Пьером. Она сама попросила не подвозить её, хотелось побыть одной. Нужно было попытаться как-нибудь успокоиться, пересилить страх будущего, даже не пересилить, а постараться свыкнуться с новой реальностью, в которую она вступала, не имея права повернуть назад. Дома же всё будет напоминать о её одиночестве. Пока получалось плохо, настроение ниже стрелки барометра в директорском кабинете, а она всегда показывала на дождь.
Разговор с Пьером оказался долгим, мучительным и, как следовало ожидать, абсолютно бесполезным. Никакого сколько-нибудь приемлемого для Кристиан варианта они, конечно, не нашли. Потому что его не было. Обсуждение беспокоившего их двоих вопроса всё время наталкивалось на одну и ту же проблему – семья Пьера. После того, как часы пробили 10 раз, Пьеру даже пришлось, взяв жетон у бармена, позвонить жене, чтобы та не волновалась. А Кристиан в очередной раз поняла, что он ничего не сделает. Всё останется, как прежде – вечером после работы пару часов он будет проводить с ней, такой же ласковый и заботливый, как всегда, потом сядет в свою машину и уедет домой, к Хильде. По субботам она его вообще не увидит, в этот день Пьер с женой занимается покупками, затем – обязательный субботний обед в кругу семьи и дети, которым тоже надо уделять внимание. Только по воскресеньям, когда Пьер уходит «играть в бильярд с друзьями», Кристиан будет проводить с ним немного больше времени.
Умом она понимала Пьера – в той семье у него росли дети. Старшая дочь, Катрин, уже почти взрослая девушка и, кажется, не нуждается в заботе родителей, но при этом, судя по рассказам Пьера, совершенно не готова к вступлению во взрослую жизнь. Тут важно было ничего не упустить, иначе потом придётся слишком дорого платить за собственную беспечность. Париж – город соблазнов, и молодые девушки часто попадаются в его сети. Кристиан знала это по собственному опыту. А кроме дочери у Пьера есть ещё совсем маленький сын, к которому он очень привязан.
Конечно, нельзя ультимативно требовать от Пьера, чтобы он бросил своих детей, но как быть ей самой? Ребёнка она твёрдо решила оставить. Второй аборт себе просто не мыслила. После первого раза остались ужасные воспоминания. Страшной внешности женщина с двумя подбородками, взяв три стофранковых бумажки, куда-то исчезла и долго держала её в грязной прихожей, потом открыла дверь с отслаивающейся белой краской, нанесённой, наверное, ещё до войны, и крикнула: «Ну, иди, чего сидишь, или ты рожать надумала? – и скорее поняв по лицу девушки, чем услышав отрицательный ответ, добавила. – Деньги отдам, коли так, удержу только сто франков за визит, не думай, я работаю честно!» Кристиан усмехнулась про себя – визит к дипломированному врачу стоил не больше тридцати, а эта ценила себя намного дороже. Но, ничем не выдавая своих мыслей, она пошла, пошла туда, где будут убивать её не родившегося ребёнка.
В «операционной» было не намного чище, чем в прихожей. Из ведра в углу торчала окровавленная вата, там же валялась грязная половая тряпка. Кристиан чуть не повернула обратно. Мало того, что страшно, когда в тебе будут ковырять непонятными какими-то инструментами, но она, к тому же, слышала много историй про то, как молодые девушки не выживали после подпольных абортов. О том, что за такое можно попасть в тюрьму, она даже не думала, это казалось самым меньшим из зол. Но её лучшая подруга Клод оба аборта делала именно здесь, и Кристиан осталась. Потом за те долгие, казавшиеся вечностью минуты она не раз пожалела об этом, но изменить уже ничего не могла. «Одевайся, – сказала мадам Пайот, – в следующий раз приходи со своей простынёй, за такие деньги ещё и бельё стирать я не нанималась!»
«Нет, второго раза не будет! – сказала себе Кристиан. – Рожу и выращу сама, а он пусть делает, что хочет. Хочет жить с Хильдой, пусть живёт. Наконец, на нём свет клином не сошёлся!» Произнесла это мысленно и тут же спохватилась. Ведь она его любит, он такой милый, хороший, добрый. Ну и что, что у них тридцать лет разницы, бывает и больше, и ничего, живут себе люди. Вот и она бы хотела жить с Пьером, ходить с ним по субботам в магазины и на рынок, нянчить вместе общего ребёнка, ездить втроём в отпуск куда-нибудь в Овернь или в Бретань, на море. «Ах, когда же я на самом деле смогу уехать в отпуск? – подумала Кристиан. – Теперь ещё и ребёнок. С ним даже в родительской деревне не покажешься».
Но туда Кристиан и так не тянуло, слишком плохие воспоминания были с ней связаны, точнее не с деревней, а с братом, как-то заманившим её в дровяной сарай. Тогда она и в мыслях ничего подобного не могла предположить, даже если бы на месте брата оказался красавчик сосед, но как-то всё получилось само собой, она была слишком юной и неопытной. Даже следы крови не догадалась закидать соломой. В итоге, из деревни пришлось уехать в Париж. И здесь, десять лет спустя, она встретила Пьера.
