Старенький вагончик, мерно покачиваясь, неторопливо катился по рельсам, дробно постукивали колесные пары, отбивали они одним им ведомый ритм. Деревянные лавки, безжалостно изрезанные надписями, давно облупились, лак с них сошел лет двадцать тому назад. Старичку-ветерану путей сообщения пару годков назад исполнился полтинник, но его по-прежнему рачительно держали в общем строю, на покой не отправляли.
В полупустом вагоне ехала на вид пожилая женщина, возможно, ровесница ветерана железнодорожных войск. Из-под простенькой вязаной шапочки пассажирки выбивались седые пряди коротко остриженных волос, недвусмысленно намекали на ее возраст. Казалось издали, что женщина дремала, но по ее щеке катилась серебристая капелька. Саша не спала, ей было плохо.
От невыносимой боли в нестерпимо раскалывающейся голове, от владевшего ею все последнее время отчаяния хотелось броситься на пол, выть и реветь, кататься по полу и стучаться головой об стенку, но Сашенька не могла себе этого позволить. Она терпела, она привыкла терпеть эту адову боль, жить через «не могу».
– Ничего, мы скоро доедем… – шевельнулись едва-едва слышно ее потрескавшиеся губы. – Доедем, выпью одну таблетку…
Сильнодействующих таблеток оставалось немного, их приходилось всемерно беречь. Они ненадолго, но приносили временное облегчение, позволяли, хоть и совсем на непродолжительное время, но позабыть о невыносимой боли, потерять ее и спрятаться от самой себя в непродолжительном эфемерном забытье.
Позади Саши сидели две бабки-старушки, невнятно бубнили о том, как хорошо им лет сто назад жилось при коммунистах:
– Квартиры бесплатно давали…
– Колбаса копейки стоила…
– В институтах бесплатно учили…
Открыв глаза, Саша посмотрела в окошко. Девять с половиной лет тому назад она девятнадцатилетней девчонкой ехала поступать на вновь открывшийся факультет тыла и тылового обеспечения, куда начинали набирать курсантов из девушек.
– Как давно все это было, – смахнула несчастная женщина навернувшиеся слезинки. – И как будто это было вчера…
Одни девчонки прилетали самолетами, другие ехали поездом, иные путешествовали на междугородних автобусах.
Возле КПП собиралась толпа. Особенно переживали родители и родственники абитуриенток, будущих курсантов.
– А где они все будут жить? – прицепилась чья-то мамаша до девушки с погонами старшего лейтенанта и не отцеплялась от нее, ходила за офицером по пятам. – А как их будут кормить? И сколько раз в день они будут питаться? А на чем они все будут спать? А мы сможем на все сами посмотреть? А мы…
С Сашенькой никто не приехал. Ее родители всегда были очень занятыми людьми, а потому поступать она отправилась одна и без всякого сопровождения. Глядя на других, ей было немного обидно за себя. Никто за нее заинтересованно не спрашивал:
– Как и когда можно будет навестить нашу дочь?
Никто живо не интересовался ее дальнейшей судьбой:
– А когда нам все за нашу дочку будет точно известно?
Родителям других девчонок обстоятельно всем отвечали, им все подробно разъясняли. Папаши и мамаши удовлетворенно отходили в сторонку, быстренько нашептывали на ухо своим любимым дщерям, и те, успокоенные, вливались в общий поток.
Дневальные по КПП разделяли толпу на две части:
– Абитуриентки проходят, сопровождающие остаются!
Юные девчонки с полученными в военкоматах направлениями на руках пропускались на территорию военного городка.
Там девчат собирали в группы и организованными партиями вывозили в учебный центр, куда-то за город.
Курсанты из соседнего пехотного факультета активно помогали производить рассадку девчонок на подъехавшие автомобили.
– Девчонки, не торопитесь! – успокаивали молодые парни самых нетерпеливых. – Всем хватит места! Всех перевезут! Успеете попасть в пекло, не торопитесь в чан с кипящей смолой! Рогатых и хвостатых чертей с избытком хватит на всех вас…
Взволнованные абитуриентки кучно толпились возле машин, их проверяли по спискам, разбивали на группы, помогали забираться в кузов. Второкурсники откровенно разглядывали будущих курсантов женского пола, втихаря и незлобиво прикалывались:
– Глянь-ка, Гриш, на ее юбку-разлетайку! Ставлю пять баксов на то, что узнаю, в какой горошек у нее ее трюселя!
Стоявшая в двух шагах, Сашенька прекрасно слышала треп молодых бретеров-разгильдяев, со старательно затаенной улыбкой на губах хотела посмотреть на то, чем это действо закончится.
Свои трусики, простенькие и застиранные, она ни за что на свете этим оболтусам не показала бы. Случись с нею подобное, она на месте умерла бы от невыносимого стыда.
– Сейчас будет цирк! – прошептал Гриша.
Опрометчиво подошедшая к своей экипировке девица, пытаясь зацепиться за подножку, очень высоко приподняла правую ногу, и в это время налетел ветер-шалунишка, он задрал широкие полы вверх, и анонсированное ранее представление вмиг началось.
– Дура, одерни юбку! – выкрикнула громко Саша и прикрыла ладошкой злорадную усмешку. – Юбка задралась!
– Ой! – осознала Ольга Левченко, что она обидно засветилась всем своим нижним бельем. – Опустите, мальчики, меня!
