Что же ты, тусклое грустное мертвое солнышко,
Ласково давишь мне трупом на психику,
И кровь твоя ядом стекла по заброшкам,
Стопоря на рефлексах тягу к развитию.
Что же ты, дрянь, улыбнешься за тучами,
Словно ждешь, что подам тебе признаки жизни.
Словно ищешь меня своим ядерным лучиком,
Чтобы вновь облучить отныне и присно.
Ты не светишь здесь. Тебя нет. Не бывает.
Ты лишь сумрачный призрак моей фантазии.
Эту землю не греет, не освещает.
И ты примешь за счастье свою эвтаназию.
Исходи эти сырые ночные тропы,
Зато здесь хотя бы бывает не каждый.
И фонари не светят, зато темень тромбом
Тебя единственная примет в объятьях жадных.
Ну а чего ты ждал? Давай посмотрим.
Загляни к себе внутрь – там гниющий гроб.
И опарыши с живого тебя пир устроят,
В лабиринтах непонятных грудных катакомб.
И ты не удивлен. Здесь никто не примет.
Потому что изуродован и так же мертв.
Каждый трусит, что его у себя отнимут,
Но не думает, что на глазах штрих-кодом надпись:
«Стерт».
И ты сушишь десна каждой встречной бездне,
Каждой пропасти безумия и каждой лжи.
Если здесь был Бог, то он не воскреснул,
И ему нет дела, что бы ни скажи.
И ты задыхаешься, пока не грохнет,
Не усохнет в голове последний сердца стук.
И ты твердо знал, из чего рвал когти,
Но не знал, куда ноги тебя приведут.
Приведут по цементной сырой дорожке.
Приведут по грязным лужам в тот промозглый день,
Где касаткой полумертвой нас туман до дрожи
Опоясает и примет как родных детей.
И там солнышко не ждет, ты его придумал.
Чтобы просто для чего-то в никуда прийти.
Чтобы просто не сдаваться, отвергать угрюмо
Все попытки бросить и потом найти.
Здесь найти хоть что-то. Найти кого-то.
Для чего бы можно было и не умирать.
Для чего бы можно было жить. Но вот он,
Твой последний эпизод с пометкой: «Потерять».
Так скажи же, почему ты улыбнешься грустно,
Если вовсе меня здесь ты больше не найдешь?
Мое солнышко больное в пересохшем русле,
Меня не было, не будет, ты со мной умрешь.
Снова проснусь, значит снова с тобою расстанусь.
Останусь оторванным тлеющим смятым листом.
И снова безмолвно будто во всем растворяюсь,
Остывая здесь сумрачным тихим костром.
Застревая мостом здесь, что тлеет над мутною речкой.
И ногами касаясь холодного вязкого дна,
Я на берег смотрел, и смотрел сквозь туманы бы вечность.
Только вечность жестоко разломит границами сна.
Я хотел бы остаться, хотел бы не ошибиться,
Как пришлось ошибаться несчетное множество раз.
И хотел бы позволить чему-нибудь сбыться,
Только утро нас вскроет, и вскроет живое в нас.
Зачем же придумано было все то, чего быть не может.
Для чего не отпустит, я все еще буду ждать.
Буду ждать, когда утро холодное вновь потревожит
И насильно заставит по новой тебя потерять.
По разбитым окнам я читаю город,
Чередою мелких капель мне плеснет за ворот
Темнота заборов, не хранящих слово.
И здесь может зазвучать лишь щелчок затвора.
И не скалься мне, мне тебя не видно,
Просто жми на спуск – я подставлю спину.
Я не обернусь, чем бы ни пробило,
Ведь смотреть назад еще хуже было.
Не откроют дверь, ведь мы дети Лимба.
Нам откроют смерть, чтоб не быть наивным.
Под ногами твердь из разбитых плиток,
И я режу ноги, чтобы сделать выбор.
Я один из многих и умру безлицым.
И единственное счастье нам здесь лишь приснится.
Рвать себя на части – есть инстинкт убийцы,
Чтобы в одночасье и себя лишиться.
И пылало небо, как пылали люди.
И сгорали белым, и сгорали в сути,
И сгорали в пепел, и сгорали в буднях,
И врезались в землю, словно сбитый спутник.
А воронье море жаждет новой крови.
Жаждет грязных туч, жаждет вечной бойни.
Если я вернусь, то беспечно спой мне,
Для чего я здесь и не сплю спокойно.
Ты в чудо веришь?
Я вот, безусловно, да.
Все потому что видел его тело,
Нанизанное на штыри во льдах,
Да на асфальте внутри контура из мела.
Ты в сказки веришь?
Я вот, безусловно, да.
Ведь я писал их, и они все сбылись,
И ради жизни в горло мне вцепились,
Меня испив и высосав до дна.
В добро ты веришь?
Я вот, безусловно, да.
Я в этой жизни видел добрых,
Не получивших ничего, кто все отдал,
Но их всех выкинули и не помнят долго.
Ты в утро веришь?
Я вот, безусловно, да.
Оно придет, но только греть не станет.
И никого здесь не спасет, оно устанет
Нас греть, уже остывших навсегда.
Ты людям веришь?
Я вот, безусловно, да.
Им ничего не стоит жрать друг друга.
Я видел тех, кто больше не предал,
Но всем им стыдно в этом грязном круге.
Ты веришь, что однажды ты поймешь,
Что больше ни во что уже не веришь?
Я долго верил даже в ложь,
После того, как эту ложь проверил.
Время застыло, а я,
Я все еще жду перемены
В своем необъятном плене.
Искренне жду и верно,
Считая число вселенных
На каплях холодных дождя.
За стеклами звуки ветра
Повиснут на кабельных лентах.
И все, что хранилось в моментах,
Холодною горькою пеной,
Привычно и непременно
Зальется куда-то в меня.
И нам приходилось здесь видеть
Все то, от чего отказаться
Хотели, но нам суждено
Здесь только на веки остаться.
Я пробовал прикасаться,
Но здесь уже нет ничего.
Вызови инкассацию.
Пускай хоть они заберут
Весь этот никчемный труд,
Всю этой души деградацию.
И какой-то неясный маршрут
Выберут и увезут.
Не остаюсь ни в памяти, ни в лицах.
