Глава 1. 1870 год.
Вечерело. Сумерки уже спускались, наполняясь густыми и сизыми клубами тумана. В одно мгновение будет темно и очень плохо видно. Громко ухали сычи, иногда вздыхая или хихикая. Наступающая ночь несла за собой жуткую темноту.
– Мама, почему мы не можем жить в поместье? – рядом с молодой женщиной шел мальчик лет двенадцати.
Она несла тяжёлое деревянное ведро с похлебкой на перевес. Женщина так спешила, что мальчик с трудом за ней поспевал.
– Понимаешь… – она на мгновение задумалась. – Мы не можем там жить…
– Ну ты же говоришь, что этот помещик мой отец? Почему мы не можем там жить? Я ведь его сын, значит наследник поместья.
– Да, твой отец. Но ты его незаконнорожденный сын. Я ему не жена.
Мальчик сжал руки в кулаки, как бы он хотел там жить в роскоши и богатстве.
– Николай, поторопись. Иначе твоя бабушка проснется и это опасно.
Мальчик был, наверное, ещё грудничком, когда в их избу поместили эту ужасную женщину. Ее держали в отдельной комнате взаперти, прикованную к кровати железными цепями. Когда она просыпалась, её одолевал жуткий голод. Она была матерью этого богатого помещика. Он от неё отказался, когда она заболела неизвестной болезнью. Болезнь ее прогрессировала и закончилась тем, что она стала нападать на своих людей и разрывать их в клочья, поедая внутренности. Николай её никогда ни видел, так как мать не разрешала подходить близко к двери, и он боялся. Особенно хриплого и страшного голоса, раздававшегося за дверью. Мать сама заходила до бабушки и ее кормила. Потом замыкала дверь на большой увесистый замок и ключи всегда носила на поясе. Сегодня они возвращались с поместья и сильно спешили домой, который находился на отшибе. Николай почти запыхался, спотыкаясь об камни, попадавшие на пути и часто ронял корзину в которой лежал хлеб и сыр, взятый с поместья. Мать быстро шагала вперед, почти бежала и часто оглядывалась на сына, который отставал от нее и покрикивала:
– Николай, быстрей! Эта ведьма, наверное, уже проснулась и грызет цепи, и дверь, чтобы выбраться на волю.
Наконец они добрались до дому. Вернее, в деревянную избушку, где он встретил их темными окнами. На улице уже вечерело и холодные сумерки спускались на землю. Когда вошли в темную комнату, мать поставила на стол похлёбку в большом ведре, которое принесла с собой и стала зажигать лучину, чтобы осветить помещение. Загорелся огонек и осветил слабым светом деревянные стены помещения.
– Стой тут и зажги печь. Я схожу, покормлю ведьму и вернусь.
В подтверждение послышались звуки и скрежет, переходящий в вой.
– Сиди тихо. – мать взяв зажжённую свечу и ведро с похлебкой, ушла в темный коридор, который вел в самую дальнюю комнату.
Скрежет и хриплые вздохи прекратились.
Николай зажёг печку и поставил котелок с едой на огонь. Жутко хотелось есть. Через полчаса мать вернулась и расставила тарелки на столе.
– Давай, садись, покушаем.
После трапезы мать собрала посуду, обратившись до сына:
– Завтра ты останешься тут. Нельзя от нее отходить. Я, наверное, завтра задержусь. Много работы будет в поместье.
– Хорошо, мама. – кивнул мальчик.
– Если я опоздаю, накормишь ведьму. Намешаешь муку с водой и ей дашь. Близко к ней не подходи. Если она проснется и не захочет засыпать, не забудь ей сказать: – "Засыпай, а то демон Маммон идет." Запомни мой наказ, а то лихо будет. И будь осторожен, мой мальчик.
Раним утром молодая женщина ушла в поместье оставив одного мальчика в избе.
В поместье Синистер царила тишина, старик, который был хозяином, возлежал в кровати устало отдыхая. Он слишком был стар, ему на вид было, наверное, лет девяносто не меньше.
– Акулина! Ты где пропадала? – бесцветные глаза медленно окинули взглядом женщину, которая попутно собирала раскинутые вещи. Он как будто специально делал беспорядок в комнате.
– Ты знаешь, что надо накормить твою ведьму. Вот и задержалась.
Старик закашлялся. Он поднял свою высохшую руку и поманил ее пальцем. Женщина испугано сделала один шаг в его сторону и остановилась.
– Чего ты? Давай медленно раздевайся. Снимай свое платье.
Женщина медленно спустила свое платье, оставшись обнаженной.
– Ну, ближе! – похотливо он протянул к ней руки.
Она вздохнула и ближе подошла к нему, он проворно ее схватил и повалил рядом с собой. Как ей надоело это одно и тоже.
– Ну давай, милая. Ублажай меня, как ты это умеешь делать. Только старайся лучше.
Женщина спустила с него штаны и наклонилась над ним. О, как она ненавидела этот момент. Когда сдохнет этот старик! Она подняла голову и спросила:
– Наш сын? Ты оставь ему что-то после себя.
– Этому ублюдку? От меня нет детей. Ну, что ты от меня так далеко отстранилась. Иди, я хочу тебя.
Он казался слаб, но с лёгкостью ее взял, посадив сверху.
– Давай! Быстрей, быстрей!
Она сжала зубы и с ненавистью стала на нем двигаться, чувствуя, как старик стал задыхаться. В одно мгновение он вдруг захрипел, расширив глаза и стал хвататься за простыни. Он бился в конвульсиях, а женщина потихоньку сползла с него и молча наблюдала.
Так ему! Этому вонючему старикашке! Как она его ненавидела в этот момент. Сколько он ее избивал, и она плача убегала в свою избушку. И пыталась скрыть от своего сына синяки и кровоподтёки. Она помнит тот день, когда она была четырнадцатилетней девушкой, а он семидесятилетний старик. Тот день, когда её сиротку привела работать в поместье его жена и он, заманив ее в свою спальню, зверски изнасиловал. Вспоминая все это, она зажмурила глаза, сдерживая набегающие слезы. Она была ещё ребенком, а он так с ней поступил. И каждый день до сегодняшнего, он заставлял ее с ним спать не смотря, что у него была жена, которая была бесплодной. (Конечно сейчас ее давно нет в живых, наверное как десять лет назад.) И последние годы старик стал слабым как мужчина и ей приходилось выполнять извращения, которые он придумывал с каждым днём.
