Тишина, абсолютная, звенящая.
Ничего вокруг, только кремово-розовая полупрозрачная взвесь со всех сторон: под ногами, над головой… везде.
«Кто я?».
Память подводит, не раскрывается… почти.
«Я – человек».
Он хочет двинуться и… неожиданно встречает мягкое, но упругое сопротивление. Выходит, окружающая его дрянь сливочного цвета – не воздух вовсе, нечто иное. Он застрял в этой обволакивающей неподатливой мерзости, влип, как муха в мед.
Что делать?
Человек протягивает руку вперед, хватает пятерней приличный кусок бледно-желтой массы, подносит к лицу, ощущает тонкий аромат ванили, чего-то пряного и… проглатывает одним махом.
«А ничего так, есть можно».
Гелеобразная субстанция вполне съедобна, такой вкус имела бы ряженка, смешанная с соком лесных ягод.
Хохотнув, пленник приступает к трапезе. Руки ни к чему, раскрыв рот, он смело ныряет в аппетитную розовую хлябь, жадно пожирая ее, прогрызая себе ход, подобно земляному червяку, выедающему норку в черноземе.
В него влезает все больше, но аппетит только растет. Тело постепенно меняется, приобретая форму огромной жирной гусеницы с раззявленной беззубой пастью.
Медленно, но неуклонно существо движется вперед.
Еще рывок и – свобода. Голова проваливается в пустоту. Перед ним утыканный звездами бесконечный космос. Справа вдалеке пылает ослепительное желто-белое светило, дюжина разновеликих планет вращается вокруг него.
«Странно, почему я жив? Здесь же вакуум, перепад давлений должен разорвать меня в секунду», – и тут же спасительная мысль-воспоминание. – «Это же сон…».
Вновь приобретя человеческое тело, он не без труда покидает липкий аморфный студень и оглядывается на свое бывшее узилище.
Ничего себе! Минуту назад мужчина находился внутри огромного подобия игрушечного домика, рыхлого, колышущегося в пространстве. Все на месте: фундамент, стены, крыша, труба, даже рельефные отпечатки окон и двери.
Следуя внутреннему импульсу, он отталкивается ногами от сладкого массива, летит в неприветливое пространство, зависая в невесомости, медленно огибая угол съедобного «жилища» и… роняет челюсть от изумления: в паре километров от наблюдателя, оседлав изрытый кратерами здоровенный астероид, нагло щерится непомерных размеров обезьяна в легкомысленной сиреневой юбочке.
«Девочка на шаре, мать твою…».
Исполинский бабуин отламывает приличный кусок небесного тела, на котором сидит, отправляет его себе в пасть, хрумкает, словно сухим крекером, пуская слюни, вдруг кривится, выплевывает тучу каменистых осколков и заключает громогласно:
– Тьфу! Горько.
«Офигеть! Оно разговаривает».
Словно услышав его мысли, чудище обращает желтые гляделки к незнакомцу и злорадно ухмыляется:
– Вылупился, красавчик. Тебя кто звал? – и после секундной паузы. – Зря ты покинул свое убежище, дурень. Там тепло, безопасно, сытно… не жизнь – мечта. Остальным нравится, а ты… иш выискался, любопыт. Все, теперь крышка герою.
– Тебя не спросил, советчик. Ты вообще кто такой?
– Я… гы… твое внутреннее Эго, животная натура.
– Такая огромная?
– Ха! Бывают и больше, намного. Все люди разные, – обезьяна вдруг отвернулась, демонстрируя отвратительный багровый зад, ловко поймала пролетающую мимо комету и опасливо откусила кусочек. – То, что надо… вкуснятина.
Мужчина отвел взгляд, уставившись на бледнеющий вдали рукав Млечного пути:
– Не сон, а бред какой-то. Что я тут делаю?
– Смотришь в себя.
– Что за вздор?! Хочешь сказать, все это, – он обвел взглядом космическую бездну, – внутри меня?
– Не-а, – собеседник гоготнул. – Я пошутил. В действительности тебя вообще нет.
Мужчина хитро прищурился:
– Вот ты и попался, шутник… Поскольку ты – часть меня (сам так сказал), значит тебя тоже нет, умник. Простая логика. Получается, сейчас одно недействительное ведет беседу с другим недействительным. Чистейший абсурд.
