Дальше предела
– Уилл, как ты думаешь, завтра будет дождь или солнце? Я не знаю, что мне одеть на скачки, – Кейт копошилась возле огромного стенного зеркала, вывалив все содержимое встроенного шкафа на пол. Она брала вещи по очереди, примеряя каждую к себе – чуть изгибалась, разглядывая результат и склоняя голову на тонкой шее то в одну то в другую сторону. Потом откладывала платье или блузку слева от себя, нагибалась за следующей и процесс повторялся.
– Грег обещал дождь, значит будет солнечно и без осадков, – ответил я, разбирая пачку счетов, которые ежедневно на ранчо доставлял почтальон с утренней почтой.
Она засмеялась. Я невольно посмотрел на ее хлопоты и тоже улыбнулся: приятно, когда жена находится в приподнятом настроении – тогда, кажется, и дом, и все вокруг меняет свой цвет, начинает как бы светиться изнутри особенной теплотой.
В последнее время Кейт что-то сильно сдала, непонятно почему – она буквально исчезала, уменьшалась, словно некий демон терзал ее изнутри, поглощал ее задор, энергию, молодость. Такое случается, каждый из нас знает и боится произнести это вслух. Такое случается, Уилл.
– Ты любишь меня? – вдруг спросила она, став на мгновение очень серьезной.
Я снова отвлекся от счетов. Иногда женщины задают такие вопросы, желая удостовериться в очевидном, будто сказанное вслух это слово имеет совершенно иной, более значительный вес.
– Конечно люблю, Кейт, – ответил я. – И всегда буду любить, это точно.
– Не обещай, если не сможешь выполнить. – Она снова улыбнулась и вся ее мимолетная серьезность, от которой у меня сжалось сердце, исчезла как ни бывало.
***
Когда дело касается прогнозов, мне становится смешно. Любых прогнозов – от погодных, которые, кажется, вообще никогда не сбываются (за окном солнце, а в это же время ведущий местного кабельного канала Грег Симпсон рассказывает про град и ливень над нашими головами), до букмекерских тотализаторов, в которых смешались деньги, ставки, кони, люди.
Я родился прямо в поле, на ферме Рика Картрайта. Он до сих пор разводит фазанов, в двух милях от станции Пеннилейн. Тетка Джинни, необъятная в размерах негритянка-хохотушка, принимавшая роды, сказала матери: «Он станет знаменитым».
Не знаю, что тетя Джинни имела ввиду, но, судя по всему, она ошиблась.
Прогнозы – это по части Грега Симпсона. Да, и вот еще что: я с детства ненавидел фазанов – глупых, самодовольных, напыщенных куриц.
В 1987-ом мне стукнуло восемнадцать, я направлялся на ранчо местного конезаводчика Иржи Врочека, то ли румына, то ли чеха, спасшегося от рук гестаповцев в годы второй мировой войны и зайцем приплывшем в Америку на торговом судне “Либерти”.
Я намеревался получить у него работу, связанную с лошадьми. В кармане у меня лежало сопроводительное письмо от управляющего фермой по разведению фазанов Рика Картрайта, у которого моя мать проработала сорок три года и двести шестьдесят семь дней. Быть может, и мне уготована судьба провести с фазанами всю свою жизнь, однако неожиданно выяснилось, что у меня сильная аллергия на птичий пух.
В обширной библиотеке управляющего я вычитал, как можно симулировать аллергию: целую неделю я натирал глаза соком лютика, при этом вызывался на уборку клеток птиц, – в результате, мое лицо опухло, глаза превратились в щелки, они сильно покраснели, воспалились, из них текли слезы почти нескончаемым потоком. Вызванный из Дулута врач констатировал аллергию на птиц, а именно, на фазаний пух, который хлопьями нависал с тонких прутьев вольеров. И действительно, стоило мне прекратить работать с фазанами – глаза тут же выздоровели.
Волей неволей Рику пришлось отпустить меня восвояси. Я обожал лошадей и он не смог отказать матери в сопроводительном письме своему старому другу, конезаводчику Иржи Врочеку.
– Сынок, – сказал он мне. – Только из уважения к Джессике, обычно я не пишу такие письма никому. Если тебе и правда нравятся лошади, то ранчо Иржи – это то, что нужно. – Он поправил три роскошных пера, свисавших с его ковбойской шляпы и хитро прищурился: – Надеюсь, у тебя нет аллергии на лошадей?
***
Стояло жаркое, удушливое лето, редкое в наших краях. Я вышагивал по проселочной дороге в сторону ранчо, до которого оставалось еще как минимум миль двенадцать, судя по кривым указателям, когда меня нагнала повозка, запряженная двумя лошадьми.
На козлах сидел старик в ободранном пиджаке, а в самой повозке – девчушка лет восьми.
– Подвезти вас? – старик притормозил лошадь рядом со мной. – Куда шагаете?
– На ранчо Иржи Врочека, – ответил я без особой надежды.
– Так это через двенадцать миль за мостом направо, а нам в Пеннилейн налево. Прыгай, довезем, если хочешь.
Сельское гостеприимство и взаимовыручка – великая сила американской глубинки. Я забрался в повозку, пытаясь вытереть рукавом льющийся со лба пот.
– Хотите пить? – девочка протянула мне пластиковую бутыль с водой.
Я взял ёмкость и сделал длинный глоток. Холодная, почти ледяная вода вернула мне способность соображать.
– Спасибо. Откуда у вас такая холодная вода? – удивился я.
– Из колодца, – ответила девочка. – По пути набрали.
Я кивнул.
– Что-то жарко больно сегодня, – сказал старик, не поворачиваясь. – К грозе идёт.
