Маленькая чаша ржавого подсвечника была полна воска. Стекая по стенкам кособокой свечи, он застывал, принимая уродливые формы, напоминающие мягкие струпья, покрывающие поверхность гниющих ран. Жёлтый огонёк дрогнул от слабого дуновения ветра, пробравшегося в щели старой оконной рамы, и на секунду крохотная затхлая комнатка утонула в темноте. Мрак, улучив момент, потянул узловатые пальцы к Библии, лежащей на столе, но отпрянул, когда на золочёном тиснении букв вновь заиграли отблески ожившего пламени. С мерным стуком разбивались о стекло холодные капли осеннего дождя. Ритмичные глухие удары нарушали царившую в помещении тишину, но даже они не смогли вызволить Уильяма Дэвенпорта из липкой паутины кошмарного сна. Лицо мужчины блестело от пота, седеющие пряди волос прилипли ко лбу, веки, испещренные тонкой сеткой сосудов, трепетали. Тонкие бледные губы размыкались в рваных судорогах, и от этого возле крыльев носа собиралось множество глубоких морщин. Из груди вырвался еле слышный хриплый стон:
– Виктория…
Капелька испарины, угнездившаяся в ложбинке над верхней губой, покатилась вниз. Чистый, светлый образ жены, пробравшийся в сознание, пугал своей отрешённостью. Мраморная кожа отливала синевой, а в голубых глазах сияло холодное безразличие. На щеках не расплывался румянец, из прически не выбивались непослушные кудрявые пряди. Рот растянулся в широкой улыбке, совершенно не свойственной скромной женщине, которую Уильям прежде знал.
– Диплом врача не даёт тебе права так уверенно утверждать, что Бога не существует, – произнесла Виктория, чуть склонив голову набок. И с интересом изучила изменившиеся, изъеденные временем черты своего мужа: исхудавшее лицо, ввалившиеся глаза, заострившийся нос и густую длинную бороду, тронутую сединой. – Ты гордо называешь себя атеистом, но я знаю, что это грех затуманил твой взор, поэтому ты не видишь присутствия Создателя.
Уильям тотчас вспомнил этот разговор и спор, последовавший за ним. Беседы о вере, осторожно заводимые набожной супругой, каждый раз заканчивались ссорой, но Виктория Дэвенпорт не желала сдаваться. Она жаждала спасти заблудшую душу Уильяма и в попытках доказать существование Всевышнего приводила множество аргументов, описывающих чудесные повороты судьбы, без которых их встреча не состоялась бы.
– Бедный Уильям, – констатировала она. От звонких нот родного голоса не осталось и следа. Он стал низким, похожим на бас.
Мужчина задержал дыхание и сделал небольшой шаг назад. Не найдя привычной опоры пола, качнулся, пытаясь ухватиться за воздух, и понял, что вот-вот упадёт в разверзшуюся пропасть. Женщина подлетела так стремительно, что по впалым щекам Дэвенпорта скользнул ветерок. Схватила мужа за ворот рубахи и притянула к себе, обдавая зловонным дыханием. В нос ударил удушливый смрад разложения и резкий запах гниющих ран.
– Придёт час, Уилл, – заклокотала она, задыхаясь от возбуждения. Лицо её исказилось в ужасной гримасе презрительной насмешки, и мужчина заметил, как за рядом жёлтых зубов шевелится серый язык. – И ты узришь истину!
С этими словами женщина гортанно захохотала, оттолкнула мужа, и он полетел в темноту навстречу смерти…
Дэвенпорт вскочил с кровати, и пружины матраса гулко лязгнули. Тело колотило в такт сумасшедшему биению сердца. Очертания обстановки плыли перед глазами, и Уильям попытался очнуться, сделав глубокий вдох. Яркое пламя догорающей свечи послужило маяком для ускользающего сознания. Разгребая сгущающуюся тьму руками, он двинулся к небольшому круглому столу, на котором лежала Библия – спасательный плот, дрейфующий в грязном омуте зловещего сновидения. Когда дрожащие пальцы коснулись знакомой шероховатой обложки, мужчина вмиг успокоился. Прикрыл глаза и сбивчиво зашептал слова молитвы, способные лучом пробиться сквозь вязкий чернильный мрак. Закончив, он заправил за уши взмокшие от пота волосы и вытер влажные ладони о рубашку. Почувствовав угловатые формы нательного креста, висящего на груди в тесной духоте одеяния, высвободил его и коснулся тёплого распятия губами. Затем отрешённо взглянул в окно, рассматривая унылый ночной пейзаж. Северные йоркширские ветра сорвали со старых клёнов большую часть листвы, и она жухлым ковром устилала стылую землю парка, где находился обветшалый домик приходского священника, в котором теперь жил Дэвенпорт. В углублениях неровной каменной кладки скромного жилища пролегли склизкие дорожки клочковатого мха, крыша покосилась, а деревянные рамы разбухли от сырости. Печная труба давно засорилась, и часто случалось так, что Уильям в попытках прогреть холодные комнаты, кашляя, выбегал на улицу, спасаясь от хлынувшего в помещение дыма. «Меня наказали, отправив сюда, – с грустной улыбкой размышлял преподобный, срезая ножом битую боковину с румяного яблока. – Но они не понимают, насколько я счастлив находиться здесь». Нередко, засидевшись на низкой табуретке, стоявшей возле домика, он оглядывал резные кленовые листья, которые тихо хлопали на ветру, подставлял лицо под лучи заходящего солнца и размышлял о божественной силе этого места. Даже война, прокатившаяся по миру, казалось, не затронула Итсби. В отличие от Лондона, бомбежки обошли глухую деревушку стороной, а местные до сих пор в красках описывали германский дирижабль, паривший в серых небесах столицы, хотя никто из рассказчиков, конечно же, не видел его воочию. Единственным печальным известием стала новость о закрытии текстильной фабрики, находившейся в Эмбси – крохотном городке, расположенном вверх по течению. Многие деревенские остались без работы. Им нужна была вера в завтрашний день, утешение и надежда на благополучный исход. Уильям знал, что может помочь беднягам. Указать дорогу, которая приведёт их
