Читать онлайн полностью бесплатно Сергей Галиуллин - Чувство вины и легкие наркотики

Чувство вины и легкие наркотики

Дебютный сборник стихов молодого пермского автора. Страдания по пустякам, скепсис по отношению к катастрофам, любовные лодки, разбившиеся друг о друга.

я не был никогда экзистенциальным поэтом,

и здесь говорить, пожалуй, буду
лишь о своей любви к тебе.
я хочу провести с тобою лето,
зимовать мешают мои простуды,
мы уедем в какой-нибудь коктебель.
или другую гористо-морскую местность.
совершать прогулки, студить затылки
на террасе нерусское пить вино.
я когда-нибудь обрету известность,
собирая твои кивки и ухмылки,
превращая их маленькое кино.
перед титрами пауза, музыка виснет,
на экране затем бесконечно долго
пролетают буквы, труба гудит.
мне очень нравится, что ты в моей жизни
занимаешь места не больше осколка,
который заблудился в моей груди.

Мы встречаемся в месяц раз, в опустевшем баре,

Ближе к полночи, ближе к стойке, ближе к луне,
Худощавый мальчик играет нам на гитаре,
Слишком много вина в бокале и водки во мне.
Мы встречаемся в месяц раз, мы не можем чаще,
Слишком старые, слабые наши с тобой сердца,
Плюс при горечи одинокого месяца слаще
Эти встречи с началом, но без конца.
Мы встречаемся в месяц раз, мы гордимся этим,
Мы герои красиво снятых кинокартин,
Мы юны и пьяны и предельно опасны как дети,
По ночам отдающие камни стеклу витрин.
Мы встречаемся в месяц раз, так до самой смерти,
До тоннеля без яркого света в самом конце,
Только мальчик с гитарой будет хранить в конверте
Фотографию нашу и печаль на лице.

что-то не спится стиральной машине,

одолевают страхи большие
и малые, белые и деликатные,
черные и с цветными пятнами.
как тяжело машине, паршиво,
вещи внутри непонятные, вшивые,
вертятся, сушатся, море режимов,
самое страшное – вещи чужие,
нет у машины даже носка,
обуревает машину тоска.
смотрит на стены в кафельной плитке,
месяц работы как годы отсидки,
крутит и вертит, скулит и стенает.
хуже живет только щетка зубная.

и дыра в затылке (проем двери),

с номерком браслет, ты себе бери,
а ему надевай на запястье свой,
и беги лесами, пока простой.
и пока заряжают, считают, пьют,
умирают, спасают, баклуши бьют,
на опушке леса сорвешь берет,
закопаешь, как будто тебя и нет.
похоронка в город твой, а ему,
потерявшему всю семью, к чему
похоронка? смотри сбежал,
не заметили, что же ты дрожал.
пропивая память в дурном кафе,
что за город? какой-нибудь санта-фе.
обещаешь себе написать про войну,
там не будет намека на глубину,
только крик (каждый крик – тишины стена),
я меняю свои имена (на!).
ты идешь на войну имена менять,
в каждой бойне остаются в тенях
убитых частички твоей души,
перемена миров – ты так решил.
и бежишь от себя босиком с мешком
браслетов (с запястья тащил тайком).

неудачника видно по почерку, по волосам в носу,

он несет свою спину, как будто бревно несут
на субботнике двое с лениным, трое с лениным. листопад.
неудачника защищает от мира собственный ад.
или собственный рай, все равно исправить нельзя
ничего, и гладишь спину улыбчивого кота.
исчезают под утро воображаемые друзья,
и еще обидней – исчезают буквы с листа.

завтра наступит лето, но это

не так уж важно, если купить билеты
(заранее) до края света,
а дальше по тонкой тропке за край.
а там можно крушить буфеты
с вишневым вареньем,
сворачивать сигареты из иноземных трав,
водить облака при себе не имея прав.
если наступит лето, то каждый прав.

выживешь с пулей в сердце

и будешь рассказывать внукам,
какая сука
была их бабка,
достала маузер и стреляла в упор
и то промахнулась
два раза.
на третий пуля попала в сердце.
она улыбнулась и вышла.
потом вернулась,
когда ты в палате под капельницей,
лежал и обдумывал месть.
есть справедливость,
она стала лучше и больше в тебя не стреляла.
глаза уже закрываются,
воображения не хватает.
если выживешь с пулей в сердце,
тебя залатают.
а если нет, то внуки уже не узнают,
как все происходило,
как ты всадил себе пулю в сердце,
когда она уходила.

всаднику без головы нелегко живется,

в голове номера телефонов соньки, машки,
адрес тещи, диагноз тещи и имя тещи.
и маршрут, которым можно свалить отсюда.
хорошо хоть ноги сами несут в пивную,
где рука ощущает запах холодной кружки,
где рука ощущает пену, горчинку, градус.
и идешь из пивной то ли в радости, то ли в горе.

от довольного человека пахнет клубникой,

не мороженой, свежей, с тетиной дачи,
из ведерка ел, не стесняясь, ложкой.
у недовольного человека пятна
от любой-прелюбой клубники
и мороженой и с тетиной дачи.
от недовольного до довольного человека
ехать автобусом как до усть-качки,
и автобус сломается посередине

я похоже умер и дом вымер,

половицы-клавиши молчат
сон плывет по морю как суер-выер,
то на остров памяти, то еще какой ад.
растеклась температура по телу,
растеклась по полу полукровать.
видимо здоровым надо быть в меру,
временами надо нам умирать.
люди очень часто бегут по кругу,
люди никогда себя не берегут.
люди иногда держат в руке руку,
иногда трахаются, иногда врут.
сон плывет по небу как спутник,
будто это карма – плыть и плыть.
если есть какой-нибудь в мире заступник,
то ему пора уже заступить.

пятый день нашей хроники. пишем в стол. храним для потомков.

нас засыпало снегом, нас закрыло внутри сугроба,
кажется, будто мы в ящике размерами меньше гроба.
пятый день. мы начинаем чувствовать все особенно тонко.
кажется мир подрагивает вокруг, может быть мы в котомке
за плечом великана, катающегося с горки.
сил становится меньше, медленно надвигается ломка
На следующую страницу
Ваши рекомендации