– Дашка, а ну слазь, кому говорю!
– Не могу, деда.
– Застряла там, что ль, на дереве?
– Нет. Я радио делаю.
– Чего делаешь?
– От советского информбюро…
– Так, Информбюро, тут нам гидрометцентр передал, что ночь близится! И ещё… О, качеля плачет. У ней, эта, жизнь рушится… Трагедия.
– Деда, какая, какая у нее трагедия? – из листвы показалась чумазая мордашка девчонки лет семи-восьми. – Расскажи, дедулечка.
– Иди сюда, кушать будем, как раз расскажу, – лучики морщинок разбежались от светлых, по-стариковски прищуренных глаз.
На кухне пахло хлебом и укропом. Дашина бабушка в цветастом переднике и бордовом платке, обмотанном вокруг головы, насыпала в глиняные миски густой кулиш. От полевой каши веяло костром, как и когда-то давно, в казацких походах.
– Садитесь уже. Ходят, ходят. Остыло, поди.
– Ой, бабулечка, вкусно как! Деда, расскажи!
– Молока дать? – хлопотала бабушка.
– Не… Деда!
– Любовь Андреевна, чего две тарелки-то? – сетовал глава семейства на хозяйку.
Та только отмахнулась, подперла кулаком подбородок и взглядом стала помогать внучке.
– Пока готовила, поела, Николай Тимофеич, не волнуйся.
– Де-а! – с полным ртом возмущалась Даша.
– Ага, значит, давным-давно жил у нас в деревне волшебник, Миродар…
– Прям волшебник?! – Даша аж подпрыгнула на лавке.
– Непременно волшебник. Но было на нем заклятие. Древнее. Могучее. Ничего не мог он сотворить до тех пор, пока своими руками чудо без всякой магии не сделает.
– Дедушка, а как же так? Где оно взялось, заклятье это?
– Времена раньше были неспокойные, и, кроме добрых чародеев, жили промеж нас тёмные колдуны. Им чужое счастье да удача точно почесуха. Только и мыслей, как бы отобрать. А волшебники-то, наоборот, чужому горю не рады, помочь стремятся. Вот и раздор меж ними завсегда. Так и в тот раз Миродар прапрадеда моего от хвори вылечил. А хворь ту Лихослав на него наслал, колдун, стало быть.
– А за что, деда?
– Ну, может, и было за что, того уж не упомнилось. Ага. Лихослав прознал, значит, об этом да так обозлился на Миродара. До того осерчал, что решил магическую битву учинить.
Ох и страшное делалось, как вышли они в дикое поле. Громы, молнии, ветер свищет, град сыплет. День на дворе, а точно ночь спустилась лютая. Деревенские притаились, только издали наблюдали, чем дело кончится, и молились за Миродара.
Силы были равны, да людские мысли не пустой звук. Стал волшебник побеждать. Почуял колдун, что не выходит у него задуманное, взревел в отчаянии, призывая злые силы, какие мог. Вложил всё в проклятье и обрушил его на противника: «Не знать тебе ни слов заветных, ни древних учений, не ведать ни у кого спросить, ни где сыскать, не сотворить волшбу ни самому, а ни с помощью, покуда дело рук твоих само чудом не станет».
Затрясло вокруг так, что всё, кто стоял, повалилися. Чародея мгла накрыла, закрутила, подняла и оземь бросила. А когда чернильная темень рассеялась, увидели односельцы Миродара, аж попятились. Был он совсем старик с длинною седою бородой. Колдун же осыпался серым пеплом, ветром прочь отгоняемым.
Вот с тех пор и мастерил Миродар поделки из дерева, всё надеялся, что чем красивее и искуснее сделает, тем вернее случится невозможное. Шли годы, да ничего не выходило. Стал он до того мастер, что изделия его прекрасные у царей да князей хоромы украшали, а ни одно чудом так и не сделалось. Волшебники, известно, дольше людей живут, посчастливилось и мне его увидеть. Дитем ещё был, а помню. Руки его шершавые, в мозолях, кудри мои взъерошили при встрече.
– Деда, какие кудри? – не выдержала Дашка.
– Сейчас-то да, седина одна. А тогда была у меня шевелюра – ого! – улыбнулся он. – И, значит, говорит мне Миродар: «Есть ли что-то такое, чего тебе хочется больше всего на свете?». А я как закричу: «Хочу, хочу качелю, больше-пребольше всего! Чтоб лететь на ней до неба! Можно?». Просветлело лицо старца: «Может, и получится, может… детская вера сильнее». Так и появилась у нас простенькая деревяшка, веревками подвешенная.
