28 июля 1890 года, окрестности г. Ростова-на-Дону.
Солнце палило нещадно. Вдали виднелись крыши хат станицы Гниловской. Разогретый воздух дрожал над степью, точно студень. Посвистывали неунывающие суслики. Восточный суховей шевелил коричневые заросли камыша, и у самого берега Дона гулко била хвостом огромная рыба. Раскалённая земля, не успевшая остыть за короткую ночь, затвердела и не поддавалась лопате. Казалось, ещё один удар и металл сломается, но человек, обливаясь потом, с упорным остервенением продолжал вгрызаться в поросшую жухлой травой поверхность холма. Траншея уходила всё глубже, и земля постепенно становилось мягче. Время от времени он пил воду из носика медного чайника и, закурив папиросу, ложился на спину, глядя в безоблачное, будто выбеленное известью небо. Ветер трепал его рыжие волосы, точно колосья пшеницы. «Господи, – размышлял он, – помоги мне! Говорят, что на смену чёрной жизненной полосе всегда приходит белая, то есть счастливая. Но у меня никогда не было белых полос! Были только серые и чёрные. И теперь меня может спасти только чудо… или смерть. Третьего не дано. Я слишком долго шёл по краю жизни. И кем только не был! Начинал хорошо. Служил не где-нибудь, а на Большой Садовой в «Комиссионерской конторе Дионисия Пападато», что в доме Мелконова-Езекова. Контора, как писалось в газетных объявлениях, «имела солидные рекомендации и принимала на себя поручения касательно торговли и денежных операций». Но подвёл соблазн провернуть сделку мимо хозяина и положить куртаж в карман. Трижды мне удавалось, а на четвёртый раз – попался. Выгнали взашей. Хозяин-грек, не пожалев конвертов и марок, разослал письма с отрицательными рекомендациями по всем комиссионерским конторам Ростова и Нахичевани[1]. Куда оставалось идти? В кондитерскую «Люрс», что на Большой Садовой. В Ростове три класса: мужик, купец и жулик… Так вот в «Люрс» являлись все трое. Кто с «пробами» зерна, кто со «спросом и предложением», а кто с мыслями, как сыграть на ценовом понижении курса зерна, кожи или мануфактуры… Словом, сборище мелких маклеров, мошенников и почти разорившихся купцов. Да, сделки заключались, только навару с них комиссионеру было столько же, сколько животного жира в родниковой воде, и поэтому приходилось не брезговать и посредничеством при найме прислуги. Стихийная лакейская биржа образовалась в Ростове на Старом базаре. Бывало, что деньги за устройство брал, а работу лакею предоставить не мог. Приходилось скрываться. Дошёл до того, что в паре с Грызуном, вором-карманником, завладевшим дубликатами накладных на предъявителя, получал чужой груз на железнодорожном складе. Не от хорошей жизни промышлял и подделкой тех самых дубликатов. Так и познакомился ростовскими ворами, получив от них прозвище Пройда-малой. У тех немногих, кто ещё помнил меня как честного человека, я брал взаймы, но отдавал не всем. Долги превратились в кошмар, от которого невозможно скрыться. Теперь от кредиторов меня может спасти только чудо… или смерть».
Неожиданно штык лопаты ударился во что-то твёрдое и раздался глухой звук. Он начал обкапывать препятствие, и взору открылся камень ракушечник. Затем другой, третий. Появилась стена, сцементированная тёмной глиной с примесью рубленой соломы. Постепенно обрисовались очертания погребального сооружения, расположенного под курганной насыпью, и вход, куда можно было проползти на четвереньках, что он и сделал. Забравшись внутрь и зажегши свечу, человек увидел скелет, облачённый в парадные одежды, расшитые штампованными бляшками в виде разных фигур: змеи, лани, лошади, быка и орла. На ногах погребённого сохранились куски кожи, вероятно от сапог, а колени были прикрыты бронзовыми кнемидами[2]. Меч в ножнах и россыпь бронзовых наконечников, а также деревянный горѝт[3] лежали рядом с ларцом, доверху наполненным монетами.
Сердце учащённо забилось. «Клад! Неужели мне повезло?» – мысленно обрадовался он, вынул из-за пояса холщовый мешок и пересыпал в него монеты. Туда же положил сорванные с одежды бляшки, меч и наконечники стрел. Снова, став на четвереньки, он полез назад, к свету. Выбравшись наружу и отряхнув грязь с колен, он сунул руку в карман за папиросами, как вдруг услыхал:
– Ну что, Пройда-малой, всё-таки отыскал клад?
Он повернулся:
– Грызун? Как ты здесь оказался?
– Не твоё дело. Мешок положи на землю.
– Это ещё почему?
– А вот потому, – поигрывая финкой, ответил незваный гость.
– Ты же отказался со мной курган раскапывать. Говорил, что это пустая затея. Только мозоли набивать…
– И что с того? Говорил одно, теперь другое. Повторяю, мешочек брось в сторону, он тебе больше не понадобится.
– Там нет ничего ценного. А золотишко осталось внутри… Я же не дурак, чтобы с ним на свет божий выбираться. Дай думаю сначала гляну, всё ли спокойно наверху, а потом и вернусь…
– Ага, так я тебе и поверил!
– А ты взгляни, что в мешке.
– Успею ещё… А правду гутаришь, что золото в могиле осталось?
– Хочешь, сам полезай и увидишь.
– И много его там?
– Оно на скелете. Украшения на шее и запястьях. Видать, царёк древних кочевников похоронен.
