Памяти писавших
Я пишу – вижу…
И вижу, и слышу, и всё-всё ощущаю – уж что есть, то есть.
Лишь бы – реальность, по мне, самую конечную.
Разве что не вижу, как сам я… сижу вот и пишу!..
Что, что?!..
Лишь подумал – и стыдно.
Но… почему стыдно, почему?..
Говорить – да, об этом случается. При общении-то… О том, как у меня с бумагой и ручкой-то… И слушать, и читать, и повторять чужое об этом доводится. Отчего бы и нет иногда?.. То есть я о собственно писательстве всегда – только устно, устно.
Но чтобы писать… о том, как я пишу!.. Почему-то кажется нетактичным… и ещё каким-то «не»… Как – и о миге бы зачатия меня самого!.. Даже страшновато.
Однако… Мне ведь вздумалось сейчас написать всего лишь… про свою руку и про свою авторучку!
Недаром и сделалось так неуютно…
Действительно: тогда уж тут – только одни языки да одно общение.
И – опять же… Значит, это всё хоть как-то меня волнует!..
…Вот, вот!..
Сейчас пишу… Какое-то новое своеволие в руке!.. Вижу…
Сцена…
Сцена?!..
Сцена. Какие – в театре.
Каково тебе?..
Ну… прежде всего: я не боюсь!
Вижу так вижу – и скажу себе обычное: на этот раз!
Значит, нужна – при данном настрое житейском – она, сцена…
И – придётся смотреть.
Что ж, сцена, даже просто одна пустая сцена, как я понимаю, уже – говорит: а именно, что она – открыта, открыта!.. Что она сама по себе суть разоблачение.
Герои, тем более, будут, некуда теперь деваться, причастны к этому самому – к моему деятельному виденью: к писательству…
И – да, да: если хоть в какой-то мере к этому причастны – только и будут болтать!..
…Я же сию минуту – в моём взыскующем наваждении! – уже не вижу и почти не ощущаю – именно того: как вот я сейчас сижу… как шевелю рукой…
…Сцена.
Обыкновенная, по всему, комната в обыкновенной, стало быть, квартире… Стол, стулья, диван… Два окна?.. Нет – одно…
Здесь – уж не чувствуется ли озабоченность о возможном… режиссёре?!..
Но он, как всегда у меня, уже есть: режиссёр – произвол правды.
Я, бывает, пишу на колене – а замечаю написанное… когда через неделю листаю записную книжку.
Двери… Дверей – три.
Необычно! – И всё же…
Теперь – обитатели…
Та-ак… Кабинет писательский непременный… Есть ли он где-то тут?.. Вернее всего… справа…
А дверь-то – и от-кры-вается!..
Жуть!..
Вожделённая жуть…
Прозаик Николай Васильев!..
(Значит – так оно и есть!.. И таковы даже его имя и фамилия…)
Он выходит в распущенной рубашке и в домашних тапках… с всклокоченными волосами…
(Да уж вижу!)
Ему, по внешности (или как?), лет сорок…
Николай (почему-то всё-таки именно – Николай):
–– Я!..
(Подчеркнул, кстати, сейчас имя в рукописи – раз герой столь своеволен и… и раз он сам голос подал…
Кстати: для удобства – ведь мне же потом и текст править! – намечу: подчеркивать буду имена, когда герои явятся на это место, так сказать, действия впервые и когда они будут что-нибудь… ну, изрекать… Если – появятся… если – будут…)
Николай – он двигается вяло, настороженно… у него то ли забытая щетина, то ли хилая бородка… он несёт бутылку водки за горлышко… (вот как!) обращается – в пространство:
–– Я напишу роман! Он будет начинаться так: «Уж извините, я – талантливо. Современный сей роман. Ну и, конечно, о любви. О чём же и писать? Хотя – и современный…»
(Вот чьи слова?.. чей характер?..
Жизнь героя и есть жизнь героя… В присутствии его у меня даже почерк, кажется, изменился… Да и вообще речь персонажа я стал бы писать чернилами другого цвета!..)
Жена Николая Мария!.. (что ж – тут как тут!) она вбегает ловко с тарелками, рюмками, вилками… из двери, что слева… привычно размещает всё на столе – который, конечно, посредине… она в праздничном платье, сверху его кухонный передник… спрашивает торопливо, не глядя на мужа:
–– Ты сегодня чего делать будешь? Что делать будешь?..
(Свидетель я… невольный… Или – вольный?..)
Николай, не глядя на Марию, отвечает кому-то устало:
–– Нет! Я напишу пьесу. Начинается так: «На сцене лишь те предметы и лица, которые пожелал, упомянув их, автор».
Вдруг… (Вдруг – и всегда-то вдруг.)
Несколько мгновений на сцене (или: «в комнате» – как реальнее-то?..) отчётливо звучит телевизор: голос диктора передачи новостей, а именно – о внешней политике.
(Поневоле представляю я сейчас… что в комнате в этой, есть, стало быть, телевизор и что он, понятно, включён… Только – где вот он?..)
Итак: новости – лишь несколько мгновений!
(Оговариваюсь зачем-то: цитата из телепередачи прозвучала… самая корректная.)
Мария показывает пальцем прямо (на меня! – ведь я зритель-то!..) – в тот, значит, угол комнаты, где находится телевизор:
–– Я тоже когда-то могла делать шпагат!
(Та-ак… И – что?..)
Николай виновато трёт свою щеку:
–– Нет, я напишу рассказ. Начало: «Они подумали о возможном поцелуе уже после поцелуя».
Мария, всё не глядя на Николая, кивает головой понятливо:
–– Тебе надо больше есть мяса и фруктов… чтобы у меня тоже было вдохновение!
(Смотрю, смотрю!..)
Николай слабо машет ладонью:
–– Я напишу повесть: «Под лежачий талант талант не течёт»…
Мария простирает руки (опять в мою сторону):
–– Вона! Уж ладно все эти острова! Побывать бы хоть на одном-то каком-нибудь острове!
Николай – вполголоса, то есть сам себе:
