За десять лет, что прошли с Каменной Смуты, Лонгтаун успел вытянуться вдоль всего западного побережья и завоевать славу самого крупного торгового центра всей колонии. Город все расползался и расползался, поглотив и прибрежные джунгли, и разбросанные по зарослям мелкие деревушки-общины, где все еще ютилось коренное население Ньямаранга, и только на северной окраине время словно застыло. Безжалостная машина прогресса, перемоловшая привычный быт, обошла болотистые трущобы стороной.
Мошкара, увы, ее примеру не последовала. Насекомых запахи самого неблагополучного района Лонгтауна только привлекали.
Местные жители давно приучились не обращать внимания ни на назойливый комариный писк, ни на басовитое гудение крупных мух с зеленоватыми брюшками. Должно быть, я выделялась среди аборигенов уже тем, что раздраженно отмахивалась от насекомых, - а потому ничуть не удивилась, когда обнаружила, что за мной неотступно следуют трое мужчин, по-ньямарангски жилистых и обманчиво узкокостных.
Я прибавила шагу. Преследователи воодушевились, но несколько поотстали: прилично одетую чужачку надлежало напугать и промариновать в собственном соку, дабы она безропотно отсыпала «на бедность», - а как, позвольте, внушать ужас и трепет, если ты – низкорослый ньямарангец и вусмерть запыхался, пытаясь нагнать эту вайтонскую дылду? Нет уж, лучше позволить ей уйти вперед и самолично выяснить, что делает с северной окраиной хороший затяжной ливень!
Покосившиеся домишки, облепившие единственную улочку, как колония мидий – прибрежную скалу, постепенно сменялись все более хлипкими и откровенно гнилыми хибарами. Тропка упиралась в разлившееся болото, прошитое дыхательными корнями расплодившихся мангров. Последние хижины в ряду утопали в грязи по самые провалы окон.
Я замедлилась, отсчитывая домики, и преследователи приободрились. Самый тощий уже собрался было заговорить со мной, когда я решительно нырнула в третью с краю хижину, не удосужившись постучаться.
Внутри пахло горьковатым травяным дымом, прокисшим вином и немытыми человеческими телами, и какая-то оборванная женщина вещала с маниакальным блеском в глазах:
- …и руки его будут из золота, и лицо его будет из алебастра, и придет он по дороге из костей и ножей…
Десяток человек внимал ей в экстатическом восторге. Предсказательница мерно раскачивалась, не умолкая ни на секунду. В уголках ее рта пузырилось что-то голубовато-белое, и я как никогда остро осознала, что если Сирил тоже попробовал это, на сей раз я его откачивать не стану. Но опасения оказались напрасными. Мой дражайший кузен обнаружился в единственном пятне света от окна: он был восхитительно трезв, абсолютно собран и невообразимо неуместен среди всей этой грязи и нищеты, что ничуть не мешало ему деловито конспектировать все, что несла шаманка.
Что характерно, его присутствие воспринимали как само собой разумеющееся. Никого не смущали ни его волосы, платиново-светлые почти до белизны, ни характерно вайтонский овал лица, ни даже чистая рубашка и толстый блокнот с коллекционной шариковой ручкой на цепочке. Зато стоило мне переступить порог, как предсказательница умолкла, все взгляды обратились в мою сторону – одинаково разъяренные и отчаявшиеся.
- Сирил, - коротко произнесла я, - ты увлекся. Пора идти.
Взгляд прорицательницы на мгновение сфокусировался на гибком силуэте Сирила, со смущенной улыбкой поднимавшегося на ноги. Женщина покачнулась, повернулась ко мне – и яростно зашипела:
- Он изгонит вас с нашей земли! Всех вас! Чужаки! Проклятые убийцы!
В этом ее «Он» явственно слышалась большая буква, но задуматься об этом я не успела: злых слов предсказательнице показалось недостаточно, и она швырнула в меня еще и комком грязи, благо земляной пол по дождливому сезону раскис так, что мало чем отличался от болота снаружи. Шаманка промазала, но слушатели дружно наклонились за «снарядами», чтобы присоединиться к обстрелу чужачки, и я поспешно вылетела за дверь, не желая проверять, насколько плохо с прицелом и координацией у целой толпы.
Увы, снаружи меня все еще поджидала жаждавшая наживы троица.
Я едва успела остановиться, чтобы не угодить прямиком в их объятия. Они оказались слишком близко – но в данный момент это только играло мне на руку.
Средний ньямарангский мужчина едва доставал мне до уха. Эти и до средних не доросли, что позволило мне высокомерно уставиться на них сверху вниз и на чистом моральном превосходстве дотянуть до того момента, пока из покосившейся хижины ньямарангской предсказательницы не выбрался Сирил Кантуэлл собственной персоной, абсолютно чистый и нетронутый, словно он тут чужаком не был вовсе.
Его появление позволило быстро расставить акценты. Троицу словно ветром сдуло – я и моргнуть не успела, как они ввинтились в щель между домишками и растворились то ли в зарослях, то ли в закоулках.
- Умеешь ты развлекаться, - так укоризненно заметил Сирил, будто не восседал только что в тесном кругу ориумных наркоманов, с интересом естествоиспытателя внимая нетрезвым пророчествам. – А если бы они поняли, что у тебя нет денег, и напали?
