Первой три ха-ха нашему тайному побегу из консульства сказала, конечно же, лошадь.
За время отдыха под кровом Малдия я успела несколько подзабыть, какой вредной и упертой могла быть эта скотина, – хватало иных, более свежих и шокирующих впечатлений (например, от того, какой вредной и упертой скотиной мог быть сам Малдий). Однако лошадь никак не могла уступить пальму первенства нашему гостеприимному хозяину.
Оглянувшись и обнаружив в повозке приснопамятную лодку и четырех человек разом, ракшасова кляча возмущенно всхрапнула и попросту отказалась двигаться с места. Тарра Иттирия предложила как следует огреть скотину кнутом, но мы с Лихом только переглянулись и ничего не ответили. Опыт подсказывал, что подобного обращения лошадь нам точно не спустит, не говоря уже о том, что ее ржание может разбудить слуг.
Не для того я столько дней подряд служила учебным пособием для ланы Фосс, готовясь изображать самую обычную дарансийку в традиционном капюшоне, чтобы попасться прямо на территории консульства!
– Должно быть, лошади будет слишком тяжело тянуть повозку с таким грузом, – так виновато сказал Лихо, будто это из-за него приключился столь досадный перевес, очевидный для кобылы, но не для меня.
– Ладно, – с мрачным предвкушением сказала я и потерла бровь. Сквозь дарансийские перчатки и плотную ткань капюшона чешуйки магии, наконец-то выступившей на коже, не царапались – но ощущались, и это возвращало веру в собственные силы, едва не утраченную после стольких недель истощения. – Лодка хорошо закреплена?
Лихо оглянулся и с сомнением пожал плечами, тарра Иттирия была занята тем, что широко зевала, и только Ярин, наученная горьким опытом, сперва вцепилась в борт повозки, а уж потом потянулась свободной рукой проверить стропы – но все равно не успела: в мансардном окне зажегся свет, и я отбросила предосторожности.
Лодка взмыла в воздух первой: я справедливо опасалась, что Лихо не рассчитывал на полет, когда привязывал ее, а усилиями одной ланы Фосс крепления все равно не проверить. Стропы натянулись, но выдержали (на бывшего помощника можно было положиться даже в таких идиотских мелочах), а уж потом от земли оторвались колеса повозки. Лошадь, будь она неладна, все-таки заржала, беспомощно перебирая ногами в воздухе и не находя никакой опоры, – но, когда окно мансарды распахнулось, мы уже плавно летели над крышей консульства, и я искренне надеялась, что уж на такой высоте слуги никакую скотину искать не станут вне зависимости от ее вредности.
– Атисса Гроумвелл! – первым не выдержал Лихо, когда повозка величаво проплыла над оградой консульства и уверенно направилась к городским воротам, не сбавляя высоты. – Вы же еще не… – в ночной тиши его испуганный шепот, казалось, был слышен по всему Дарансу.
Безумный хохот прозвучал бы не лучше, и я невероятным усилием воли ограничилась широкой улыбкой – тоже, надо полагать, не добавившей мне благонадежности в глазах слуг, но ничуть не умалившей моего триумфа.
Я смогла! Моя магия вернулась, и теперь все приграничье может утереться!
Вот вернется еще и здравый смысл, который поможет вспомнить, что необходимость хороших отношений с Дарансом отпадет еще нескоро, а до тех пор не стоит даже думать о назойливом соседе в подобном ключе, – и я снова смогу считаться полноценным членом общества. Но сейчас – сейчас меня пьянила эта маленькая победа над собой, и не было решительно никаких сил сопротивляться.
– А ты помогай! – велела я Лиху и, перебравшись на облучок, отобрала у него поводья.
Не то чтобы я рассчитывала подхлестнуть лошадь – какой смысл? – зато она, обнаружив меня на месте кучера, наконец-то замолчала. Возможно, вредная скотина сейчас делала в уме пометки, как следует отомстить за эти мгновения страха и беспомощности, но и это никоим образом не могло отравить миг моего торжества.
Получилось! Я больше не была беспомощна, я могла… могла…
Я зажмурилась, ощущая, как чужая магия вплетается в мою, разбавляя золото серебром, – и от этого мне становится легче. Намного легче.
Конечно же, бывший помощник не стал игнорировать даже шуточный приказ.
– Золотая атисса, – тихо произнес Лихо и сжал мое плечо.
Я кивнула, не открывая глаз, и повозка принялась медленно спускаться на одну из окраинных улочек. По ночному времени она пустовала, и фонари не горели – то ли ради экономии, то ли из-за общей неблагополучности района. Нам это было только на руку: где еще летающая повозка не привлекла бы внимания?
Лошадь я из принципа приземлила последней, но ее это ничему не научило: сделав несколько шагов по инерции, она опять встала как вкопанная. Я сказала ей пару ласковых и собралась было снова приподнять повозку, но не успела: Лихо выпустил мое плечо, спрыгнул с облучка и демонстративно отошел на несколько шагов вперед.
Ракшасова кобыла потянулась следом и даже догнала его, чтобы с фырканьем ткнуться мордой в плечо. Вес повозки чудесным образом перестал ее смущать. Самоотверженный тарр Рэдри достучался до лошадиной совести и, не останавливаясь на достигнутом, неспешно шел впереди, пока кобыла не боднула его еще раз.
Тогда Лихо ласково потрепал ее по шее и запрыгнул обратно в повозку. Если бы лошадь могла увидеть его самодовольную усмешку, то, несомненно, заартачилась бы снова, и уж на этот раз сдвинуть ее с места не удалось бы никакими уловками. Но бывший помощник был достаточно предусмотрителен, чтобы его гримасу успела заметить только я, и повозка преспокойно покатилась к северным воротам.
