Первые посмертные секунды вязнут в зыбком тумане. Смутное ощущение боли, но в основном огромная тяжесть, будто его накрыли горой невозможно толстых одеял. Он пытается выкарабкаться, вслепую, разрывая в панике (опять она!) невидимые захлестывающие путы.
В голове каша. Сумятица и мельтешение, словно в лихорадке, ни одной связной мысли. Его толкает вперед какой-то дикий инстинкт, ужас перед предстоящим и перед случившимся.
Ужас смерти.
Как будто с ней еще можно бороться, еще можно от нее сбежать.
Ему даже мерещится движение, тело продолжает бороться с волнами, хотя борьба давно проиграна. А потом внезапный порыв – нахлынувший ужас влечет его вперед, вперед, вперед, но, видимо, с телом они где-то расстались, потому что плечо больше не болит, и он пробирается вслепую в потемках, ничего не ощущая, кроме жути, толкающей…
И тут в лицо веет прохладой. Почти как летний ветерок, только это ведь невозможно – по многим причинам. От этой прохлады мысли – душа? дух? кто знает! – замедляют лихорадочную свистопляску.
На миг он замирает.
Потемки чуть бледнеют. Свет. Свет, в который почему-то можно проникнуть, и он чувствует, как его туда влечет, как тело – такое слабое, такое безвольное – тянется к этому сияющему свету.
Он падает. Падает на твердое. Это оттуда идет прохлада, и он позволяет себе в нее погрузиться, дает ей себя окутать.
Он не шевелится. Хватит трепыхаться. Покорно проваливается в забытье.
Забытье серое и очистительное. Он более или менее в сознании, не спит, но и не сказать чтобы проснулся, словно в отрыве от всего, не в силах двинуться, не в силах думать, не в силах воспринимать. Только существовать.
Проходит невозможная прорва времени – день, год, может, даже вечность, как тут поймешь? Наконец где-то вдалеке свет потихоньку, едва заметно меняется. Мгла сереет, потом бледнеет, и он начинает приходить в себя.
Первая мысль – скорее, ощущение, – что его прижимает к бетонной плите. Она прохладная, она твердая, и к ней нужно прильнуть, иначе унесет в пространство. Он удерживает это ощущение до поры до времени, давая ему оформиться, установить связь с телом, с другими мыслями…
Вдруг где-то глубоко внутри вспыхивает слово «морг». Потому что где еще тебя положат на прохладную твердую плиту? С растущим ужасом он распахивает глаза – оказывается, все это время они были закрыты. Он просит не закапывать его в землю, не вскрывать, это все ошибка, кошмарная ошибка. Но горло отказывается издавать звуки, будто отвыкло за долгие годы, и он, закашлявшись, рывком садится в страхе. Перед глазами пелена, словно толстая стопка мутных стекол.
