Причитания женщин в черном становятся все громче. Взгляд мой прикован к крошечному торнадо из листьев и травы, исполняющему свой причудливый танец среди ровной череды могил. Я не в силах оторвать от него глаз, надеясь на бесконечность этого зрелища. Торнадо движется по траектории, ведомой одному ему, спираль его, подобна женщине с нереально тонкой талией, исполняющей размашистые балетные па. Ему ловко удается обходить препятствия, но вдруг, он разбивается о небольшой холмик свежей земли, внезапно появившийся на его пути. Листья и сорняки беспомощно разлеглись на небольшом склоне, и я жду, когда ветер снова поднимет их для следующего танца. Сознание происходящего постепенно возвращается ко мне, безучастный взгляд опускается на надгробную плиту.
Странное ощущение, когда находишься на поминках человека, смерти которого ты когда-то желал, щемящее чувство тоски и свободы, приправленное повзрослевшим осознанием того, что без него не появился бы на свет. Будет странно говорить о нем Кадиш. Мне кажется, что поминки придуманы специально для тех, кто получает известие о смерти близких за границей – во время поездки, празднования бар-мицвы сына…
– Почему ты бритый? А как же уважение к памяти отца? – удивленный голос дяди выводит меня из оцепенения, его недовольное лицо застыло в изумлении.
Сукин сын – кулаки сжались в непреодолимом желании влепить ему по морде, так же как и то, что единственный бреющийся на мемориале тот, кто в одиночку заботился о покойном в последние месяцы его жизни, съедаемой раком. Вместо этого я услышал свой ответ:
– Не знаю…
Ловлю себя на мысли, что взгляд мой прикован к лицу младшего брата моего отца, моего дяди. Такое пристальное разглядывание разрешено только в такие дни, наверное. В памяти всплыл тот день, когда я попросил его навестить своего брата, но он малодушно не пришел… Мой уставший мозг сосредоточен на ответе, который сорвался с моих губ несколько секунд назад. Еще одна секунда понадобилась мне для того, чтобы понять, что это «не знаю», было предназначено моей сестре Белле, которая за минуту до этого спросила меня:
– Почему ты так тяжело это воспринимаешь?
Этот вопрос не раз возникал у меня и раньше, особенно в моменты, когда я поднимал его уставшее от жизни тело и устраивал поудобнее на больничной койке: я делал это и старался не слышать его стоны, не чувствовать запах, и не ощущать его близость… И хватит этих слез – не стоит смущать братьев.
.Как на замедленной кинопленке лицо дяди снова сменяется лицом моей сестры, и она, словно прочитав мои мысли, тихо проговорила:
– Я попросила раввина сказать тебе несколько слов.
– Без раввина, Белла! Я в порядке.
Рука легла на мое плечо.
– Здравствуйте, это вы старший сын? Тот который сопровождал его? – Голос раввина раздался сзади. Я поворачиваюсь к нему, и он протягивает руку. Я разглядываю его, но почему-то концентрируюсь на его бороде, ожидая, когда он начнет и закончит свою речь и освободит меня от себя.
– От вашей сестры я узнал, что вы были ближе всех к нему в последнее время. Я не узнал вас, ну… я имею ввиду то… что вы в трауре… понимаете? … – Кивок моей головы не дал ему договорить о том, о чем неудобно упоминать.
Слова, слетающие с его губ, упрямо пробивают брешь в стене отчуждения, так старательно мной выстраиваемую, и медленно достигают сознания. Надоел, закончи ты уже.
– Я хотел сказать вам одну важную вещь, хотя я не знал покойного. – Продолжает он, – те, кого Бог забирает на следующий день после Йом Кипура, это те, чьи души чисты, и им уготовано место на небесах.
Очередной бред. Интересно, если бы они были знакомы, он сказал бы то же самое? И кроме того, если уж Бог был такой милашка, для чего он придумал эти болезни? Облачко едкого дыма от сигареты моей сестры обволакивает голову раввина, раздражает мои ноздри, отрезвляет и выдергивает из раздумий. Ничего, скоро все закончится. Еще немного, и я пойду спать. Голос раввина продолжает звенеть в моих ушах. Подожди, размечтался… нужно еще вернуться в офис. Я силюсь улыбнуться…
– Человек может всю жизнь делать плохие дела… даже очень плохие… – Продолжает раввин, как будто читая мои мысли…
Мои глаза наконец отрываются от его бороды и с удивлением смотрят в голубые глаза… Продолжайте…
– Но иногда он может сделать одно доброе дело, которое искупит все зло, которое он совершил, и этого достаточно для Бога, чтобы взять его чистым и непорочным к себе, прямо на небеса, и смерть после Йом Кипура является знамением, что так тому и быть…
А что если он умер в мое отсутствие и тем самым избавил меня от похорон, опознания его тела, организации всего этого, безусловно, хороший поступок. Еле сдерживаюсь, чтобы не улыбнуться.
– Спасибо, рав… – неуверенно отвечаю ему, переключая внимание на сестру, в надежде, что раввин отойдет. – Белла, хватит направлять людей ко мне. Я в порядке.
