abyssysabyssys
Увенчанный разбухшим чайным лепестком горшок,
в случайные поэты самовозведённый,
он вирши бестолковые ночами плёл,
не жаждая венца от публики неизречённой.
***
Веди меня по жизни,
я буду твоей козой,
корми меня четверостишьями
и не оставляй под грозой.
***
Я поднимаю бокал за твоё сердце.
Я испиваю сердце до дна.
Ты нежишься где-то в Греции.
Я пью яды одна.
Дзинь.
***
Кукушка долбит мне в макушку
и не снаружи – изнутри,
решила вылететь вострушка
и мозг мой подкинуть в чужое гнездо.
Конец.
***
Чёрный помёт куропатки
разложен по влажной земле.
Нет ни вина, ни облатки,
ни мыслей на языке.
Только чёрный помёт куропатки
в скудно удобренной голове.
***
Разбегусь —
и прыгну
с обрыва;
и не полечу.
Расшибусь —
о спины рифа;
и не закричу.
Просто не успею.
Конец.
***
Дьявола совсем забыли,
не поминают лихо,
беса по миру пустили,
стало в аду тихо.
Зато в человечестве
полной всякой нечисти.
Конец.
***
Идут два мужичка,
за руки взявшись,
пуповинами связавшись.
За ними две бабы —
одна с топором,
другая с тесаком,
подмышками Достоевский,
за пазухой Бёрджесс,
за спинами Хичкок.
Идут на носках,
подолы подобрав,
не моргают,
не дышат,
всё ближе и ближе
подбираются к близнецам.
Уж запах мужской
женский рецептор защекотал.
Но бабы непреклонны.
Бабы намерены подойти к мужичкам
ровно
вплотную —
дабы из самой из утробы
близнецов изгнать,
пуповины перерезать,
руки отодрать,
род оттяпать —
другим во урок,
остальным в толк,
чтоб неповадно было пользовать свободу впрок.
Бабы шли,
насупившись,
подтянув губы к носам,
анусы зажав.
И уж уткнулись челами
в основания
мужичков,
как рецепторы одной не выдержали
мужской секрет
и апчихнули в ответ.
Легкие другой
стеснения не преодолели
и вдохнули до одурения,
повергнув хозяйку ниц.
Первая никак чихать не могла остановиться.
Мужички обернулись.
Плечами пожали.
И продолжили путь —
бок о бок,
ноздря в ноздрю,
пуповина в пупок.
Таков вывернутый наизнанку урок.
***
Выпью чаю.
Потанцую.
И пойду искать любовь.
Вскрою землю, вспорю небо.
И вернусь на кухню вновь.
***
Банан приказал долго жить.
Я приказала ему быть.
Сняла с него кожуру.
Бросила тело на сковороду.
Поджарила и съела.
Конец.
***
Лежала в стеклянном гробу
невеста.
Спала.
На самом деле —
притворялась,
время от времени пластилиновые свои вежды раздвигала
пальцами,
без пальцев была не в состоянии веки поднять —
обленилась до крайности подвенечная блядь!
Но к бляди никто не шёл.
Никто не стремился блядь поцеловать.
И понятно! —
кому в кайф облизывать пластилиновые губы,
брать в супруги обмяклую куклу?
Только извращенцу.
Каковой и нашелся.
Лежат теперь двое в гробу —
муж и жена
одна сатана.
Сказка в гробу начата,
в гробу да и упокоится.
Во имя супруги,
супруга
и тлетворного духа
одного на двоих.
Аминь.
***
Я была на красном море
и на море белом.
Я взяла образцы обоих.
Смешала.
Думала, получится розовое море,
а получилось солёное.
Где алхимия?
Нет алхимии.
Нет алхимии…
Зато есть алхимик!
Пойду еще что-нибудь смешаю.
Абракадабра!
Взрыв.
***
Швырнула носки за окно.
Думала, полетят.
И – полетели!
Я обомлела —
да что там! – охуела.
Собрала остальные пожитки —
летите, птицы! —
и выдохнула с облегчением.
(Гений он и в быту гений,
и в бреду важная цаца.)
Скрутила три абзаца.
Пыльцой набила.
Отчаянно закурила.
К отражению подошла,
значок гринписа на лбу выжгла.
Гордая собой
отправилась за метлой.
Буду вербовать люд.
Конец словоблудию.
***
Летели два голубя
над двумя проводами.
Один захотел на провод сесть
и уже выпустил шасси,
но второй пролетел мимо.
Пришлось первому вырывать провода
с корнем
и волочь за собой.
Оба счастливы,
только один – с голой жопой
теперь.
Конец одному виду.
Начало другому.
***
Ветер шептал пьяные мысли.
Я слушала его, открыв рот,
куда он под басни забрался
и свил там гнездо.
Теперь я всегда говорю с присвистом.
Конес-с.
***
Персик вздумал сгнить.
Пришлось его вразумить —
отсечь от него дрянную плоть,
хорошую отправить себе в рот,
разжевать
и выплюнуть.
Пусть знает, кто в доме хозяин.
Продано!
***
Выпью водки.
Съем конфетку.
И пойду тереть банкетку
ягодною мякотью,
совращая пианино звуками невнятными.
***
Наемся гречки.
Заберусь на печку.
Свешу ножки
и буду ими болтать
да вносу промышлять.
Благодать!
***
Толстая девочка
бежала галопом.
Тоненький мальчик,
не будь идиотом,
выставил ножку.
Девочка – бах.
Остался от гончей
жирненький прах.
***
Куплю арбуз.
Приволоку домой.
Усажу на подоконник.
И —
лёгким движением руки отправлю за борт.
Пусть полетает пузан.
А я посмеюсь арбузным слезам.
Му-ха-ха-ха!
***
Глотну виски.
Уйду на прииски —
искать…
Что?
Любовь?
Нашла.
Золото – как всегда.
***
В голове щебечут мысли
речи непонятные.
Вот бы съесть волшебную рыбку
и научиться понимать
ментальных зверей.
Но скорее они съедят меня.
Ну, хоть кому-то придусь по вкусу.
Бон аппетит.
***
Я вдруг осознала,
что я дебилло —
плету какие-то вирши,
вместо того, чтобы высадить мозг,
зарядить ружье и пойти на мужа,
поймать его,
ощипать,
наплодить потомков,
возлюбить их,
возненавидеть,
мужу устроить погибель
где-нибудь на антресолях,
уронив нечаянно пуд соли
ему на макушку,
уложить удобненько в гробовушку
в землю
под плиту.
Самой усесться в домовину на колёсиках
и разъезжать по городу,
размахивая трусами,
вздёрнутыми на шесте,
с вьетнамской звездой во челе,
распевая гимны
своей невзъебенной судьбине.
И всё-таки я дебилло! —
