Я стою у входа в бар и не решаюсь перешагнуть порог. Столько времени уже прошло. Кидаю мимолётный взгляд на вывеску над дверью – на дощечке аккуратным подчерком выведена надпись «Патронташ», под которой прицеплен одноимённый предмет снаряжения с пустыми ружейными гильзами, – и ощущаю наплыв ностальгии. Сколько времени прошло с того момента, как я в последний раз перешагнул этот порог? Пять лет? Десять? В тот день я был преисполнен уверенности в правоте своего выбора, а сейчас… Сейчас чувствую вину.
Так, соберись! Несколько раз медленно вдыхаю и выдыхаю, а затем кулаком выбиваю условный стук по металлической двери. Как только лёгкий гул стихает, открывается небольшое узкое окошко, в котором просматриваются чьи-то глубоко посаженные усталые глаза.
– Это закрытая вечеринка, – раздаётся грубый басовитый голос, – говори пароль!
Из нагрудного кармана достаю небольшую карточку с нарисованным на ней ребусом. Судя по тому, что его автор часто загадывал названия или строчки из песен, ответ был верным.
– Возвращайся, блудный сын, обретёшь покой и мир…
– Не бывает в мире грёз боли, горя и слёз, – нараспев продолжает вышибала. – Хех, с возвращением.
Окошко моментально закрылось, послышался щелчок и лязг замка, а затем дверь наконец-то открылась. В проёме стоял сорокалетний коренастый мужчина с парой шрамов на лице и кучей морщин. Одет он в зелёный камуфляж, на левом бедре кобура с пистолетом, а за пояс заткнута небольшая резиновая дубинка. Мы кивнули друг другу в знак приветствия, после чего он запер за мной дверь.
Иду по недлинному коридорчику и попадаю в просторное, по современным меркам, помещение. С десяток столиков, расставленных в шахматном порядке, напротив входа грубо сколоченная барная стойка, справа у стены небольшое пространство, устроенное под сцену. Посетителей здесь от силы человек пятнадцать.
Мелькают знакомые лица и не очень. Все, как один: хмурые, поникшие. Изредка прохаживаются по залу официанты. Обычно одним из условий их работы была приветливая улыбка, но в этот день было решено сделать исключение. За барной стойкой бармен в который раз протирает раритет – стеклянный гранёный стакан. Грустно ухмыляюсь – когда я покидал это место, он делал то же самое.
На стене слева от стойки висел фанерный щит, на котором вырезаны ножом имена и позывные тех, кого уже нет с нами. Под некоторыми именами на маленьких гвоздиках висели именные жетоны. И имён, и жетонов с моего последнего визита явно прибавилось.
– Привет, Хмурый, – говорю я бармену. Старый знакомый пальцем передвигает сползшие к кончику носа очки обратно на переносицу и смотрит на меня.
– Здоров, Мурка. – Уставшим голосом отвечает бармен.
Про себя ухмыляюсь. Давно меня так никто не называл. Диковинная кличка пошла от фамилии – Мурлычёв. Как-то сразу она прижилась. До своего ухода не особо обращал внимание на это, а теперь чувствую, как повеяло от неё домом, дружбой… Семьёй.
– Не густо народу.
– Это все, кто остался, – не без горечи говорит Хмурый. – А было время, когда мы едва помещались здесь на общих сборах.
Оборачиваюсь и накладываю на картину полупустого заведения другую, выловленную из памяти. Столики стоят максимально близко друг к другу, сидящие за ними сталкеры, начинающие и уже бывалые, пытаются расположиться как можно удобнее, при этом не забывая о комфорте боевых товарищей. Помню, как теснились, ожидая появления нашего оратора, и, как только он занимал своё место за барной стойкой, заменявшей в таких случаях трибуну, сразу прекращалась возня, шёпот и упрёки. Мы все обращались в слух. Всегда любил эти «посиделки». Да, блин, было же время.
Бармен ставит наконец стакан на одну из полок в шкафу за его спиной, затем заглядывает под стойку и достаёт оттуда маленький свёрток, удостоверяется с именем получателя на нём и передаёт мне.
– Что там? – Сипло спрашиваю я.
– Ты мне скажи.
Забираю свёрток и ищу свободный столик. Примечаю тот, что справа от входа, угловой. Ещё в старые времена полюбил я это местечко за его лёгкий полумрак.
По пути рассматриваю других гостей. Вижу Глобуса – мускулистого громилу с идеально гладкой головой. Собственно, за эту сферическую лысину он и получил своё прозвище. Ну, и любовь к географии сыграла свою роль. Сидел он в своей излюбленной безрукавке поверх чёрной футболки.
Напротив него за столиком сидит щупленький на вид мужичёк в роговых очках, с высоким лбом и жиденькими чёрными волосами, по кличке Шкет. Если перешёл дорогу этому дистрофику, то лучше не поворачиваться спиной – удивительно бесшумные шаги, мышление маньяка и страсть к холодному оружию сделают своё дело. Сейчас эти двое сидят за одним столом, о чём-то болтают и изредка чокаются рюмками с мутной сивухой, а ещё вчера без разговоров убили бы друг друга и обобрали труп до нитки.
