Над Питером раскинула крылья пасмурная августовская ночь. Лето кончалось, так толком и не начавшись. С Обводного канала долетали порывы сырого ветра, пропитанного болотом. Роман свернул во дворы, направляясь к дому. Детская площадка полнилась тяжелыми рифами. Из распахнутого окна на втором этаже долетали обрывки слов:
Eckstein, Eckstein alles muss versteckt sein!..1.
«Разбегайтесь, разбегайтесь по углам!» – машинально перевел Саржин строчку когда-то заслушанной до тошноты песни. Криво усмехнулся своим мыслям, невольно ускоряя шаг. Тревожное напряжение разливалось в воздухе. А может, у него просто начинается паранойя?
«Разбегайтесь, разбегайтесь по углам. Мы с тобою поиграем. У стены застыну я. Свою цель подстерегая!»2 – надрывался исполнитель.
Заткнуть бы этот дурной концерт. Из-за них не слышно ни черта. Ему уже не первый раз казалось, что за ним кто-то идет. Несколько раз останавливался, вглядываясь в темноту. Никого. Точно, паранойя. Полгода расследования, а толку никакого. Кукольник продолжает убивать. Поняв, что полиция топчется на месте, месяц назад Саржин начал работать самостоятельно. Снова прошелся по свидетелям. С журналистом общались чуть охотнее, чем с операми. Всплыли факты, на которые полиция не обратила внимания. Роман чувствовал, что сейчас на правильном пути. Профессиональное чутье редко его подводило. Ему казалось, он вот-вот поймет мотив Кукольника, и тогда капкан захлопнется – безумцу будет уже не уйти.
«Раз, два, три, четыре, пять. Я иду искать! Иду тебя искать», – летело в спину, переплетаясь с его мыслями. Журналист пересек площадку и свернул к проезду – темной узкой кишке, соединявшей два глухих двора.
– Вот падлы, снова лампу разбили… – хмуро пробормотал он. Вынул телефон, активируя подсветку. Шагнул в переулок. Трубка вздрогнула виброзвонком. Звонил Костя Петров из опергруппы, работавший по маньяку. Неужели снова?! Саржин нажал на кнопку приема.
– Ты где? – нервно долетело из динамика.
– У дома, – коротко ответил он.
«Будь начеку. В оба смотри. Или умри!» – предупредили слова песни из темноты.
Какое-то звериное чутье заставило Романа шагнуть в сторону и обернуться. Только поэтому удар тяжелого обрубка трубы пришелся не в голову, а в предплечье. Громкую музыку перебил хруст кости. Рука повисла плетью. Телефон отлетел к стене. Саржин напрягся, перехватывая здоровой рукой чужое запястье, сжал, заставляя выронить трубу, и тут же получил удар в лицо. Нападавший вывернулся, перехватил оглушенного журналиста за футболку и с силой швырнул в стену, насаживая на ржавый штырь от пожарной лестницы. Железо пробило куртку, распороло кожу, скользнув по ребрам, и выскочило сбоку. Убийцу по инерции качнуло вперед, и он, не успев затормозить, напоролся ладонью на железку. С шипением рванулся назад.
Роман попытался отскочить, но удар в висок заставил сползти по стене. Сквозь звон в ушах он расслышал щелчок раскрывшегося ножа. Лезвие вошло между ребер, дернулось назад. По груди и животу хлынула кровь. Над Саржиным склонилось лицо, скрытое тенью капюшона. Нападавший двоился. Роман тщетно пытался зажать рану ладонью. Темный силуэт в капюшоне внезапно превратился в тощую тень в безумном рванье. Сверкнули в темноте налитые злобой бешеные глаза. Убийца презрительно хмыкнул, вынимая что-то из-за пазухи. Темноту переулка вспорол мощный фонарь.
– Стоять! – будто сквозь вату долетел до Романа голос Петрова.
Грохнул выстрел. На колени журналисту шлепнулось что-то мягкое. Когда опер подбежал к Саржину, несостоявшийся убийца уже растворился в тени.
– Твою мать! Ромка! – Костя бухнулся возле него, поспешно набирая номер скорой.
Саржин с трудом сфокусировал разъезжающиеся глаза. Свет фонаря выхватил валявшуюся у него на коленях куклу.
– Кукольник… – слова с трудом проталкивались в горле, – достал, тварь… – и без того нечеткий мир вокруг окончательно поплыл, рука безвольно скользнула вдоль тела, давая крови беспрепятственно заливать грязный асфальт.
Последний автобус захлопнул тяжелые двери и, натужно развернувшись, отправился на стоянку. В свете тусклого фонаря мерцала туманная морось, оседая на железном столбе, разбитом асфальте, спортивной сумке и тонкой кожаной куртке на узких худых плечах. Вспыхнула и с шипением погасла спичка, сигаретный дым тонкими клубами растворился в тумане. Ялена глубоко затянулась, раз, другой. Сигарета нервно подрагивала в тонких пальцах. Ещё одна затяжка, и размытая ночь поглотила белесый дым.
Ей не хотелось уходить из-под фонаря во тьму, словно там поджидали тоскливые призраки прошлого, готовые впиться в неё и растащить на воспоминания. Потушила окурок о фонарный столб. Отряхнула ставший влажным пепел с рукава, подхватила вещи и двинулась к запущенному палисаднику на другой стороне улицы. Из-за давно нестриженых кустов темной громадой выглядывал дом.
Наконец-то она вернулась сюда, спустя пять лет, спустя пять долгих лет, три из которых были попросту выброшены в помойку. Раньше наезжала моментами, оставляя в старом доме ставшие ненужными вещи. А теперь вернулась на совсем.
Она решила все для себя полгода назад. Собрала вещи, забрала кота, оставила ключи у соседей и исчезла. Бывший искал её, звонил, угрожал, умолял, пьяно рыдал в трубку. Потом перестал. Получил копию документов о разводе. Она была свободна. А две недели назад узнала, что он добился-таки своего – пей, и дьявол тебя доведет до конца…
