– Мама, тебе не кажется, что мы кое-что забыли?
– Что?
Женщина, согнувшаяся под тяжестью огромного пакета, набитого всякой вкусной всячиной, обернулась. В ее голосе звучали растерянность и досада.
Мальчик лет двенадцати, склонив набок вихрастую голову, укоризненно посмотрел на нее.
– "Что"? Что ты обычно забываешь купить?
Женщина улыбнулась. Улыбка очень шла ее миловидному лицу. "Вороньи лапки" тонких морщин разбежались от уголков глаз, стали чуть четче и глубже.
– Валерик… – они были с сыном почти одного роста, но пакет с продуктами почему-то тащила именно она. – Мог бы напомнить и раньше, в магазине. Возвращаться я не собираюсь.
– Ну ма-а-ама-а-а…
– Нет, сынок, попозже. Сначала пообедаем, потом уже мороженое. Ладно?
Мальчик надул губы и наклонил голову. Женщина поспешно отвернулась. Она не любила, когда сын капризничал, причем капризничал в такой явной форме, всем своим видом давая понять, что он сильно – "ты понимаешь, мама? сильно!" – недоволен.
В такие моменты он становился похож на отца, и хотя Марина понимала, что упрямство – не самая плохая черта в мужском характере, но все же… упрямство, доставшееся в наследство от отца – не та вещь, которую она могла бы одобрить.
Тонкие целлофановые ручки пакета больно резали пальцы. Она переложила его в другую руку и двинулась вперед.
Если она сейчас обернется, это будет означать долгую дискуссию, которую все равно придется прервать; какой-нибудь грубой (и наверняка глупой) фразой. "Нет, и все!". Или – что еще хуже – "я сказала – нет!".
Поэтому она просто пошла к дверям дома, прислушиваясь к шагам за спиной. Валерик постоял немного, а потом пошел за ней следом. Марине не нужно было оборачиваться, чтобы понять, какое у него сейчас лицо: взгляд исподлобья и жесткий очерк по-детски пухлых губ.
Сын взрослел – как-то очень быстро. Ей казалось, что Валерик взрослеет не по дням, а по часам, и она была вынуждена с горечью признать, что не готова к этому. Ну, может, она была готова это понять. Но не принять.
"Не хватало нам только поссориться из-за мороженого", – подумала она.
– Мне кажется, – сказала она – достаточно громко, чтобы Валерик мог ее слышать, – эта новая игра, которую мы купили, куда интереснее и сложнее предыдущих…
Это был правильный ход. Шаги ускорились и переместились из-за спины куда-то влево.
– Ну, не знаю, чего там "классного"…
"Словечко. Я сказала не "классная", а интересная". Но вслух это говорить не стоило – иначе ее часть диалога свелась бы к постоянным замечаниям.
– Обычная "стрелялка", – продолжал сын. – На среднем уровне сложности я пройду ее за два дня. Ну, может, за три. Перестреляю всех монстров и загоню их обратно в преисподню.
Марина подавила невольный вздох. Новое поколение выбирало "Пепси". "Три мушкетера" пылились на полке. Она кивнула своим мыслям, но Валерик расценил это по-своему.
– Правда, я не уверен, что наш компьютер ее потянет. Пора уже менять "железо", – интонация сына была выжидательной. Видимо, он хотел развить эту тему. В обмен на временно забытое мороженое.
Марина на мгновение застыла. Покупка нового компьютера в ее планы никак не входила. А детальное развитие этой темы означало еще один спор. Внезапно Марина почувствовала себя беззащитной и беспомощной. И от этого она еще больше разозлилась на упрямство и эгоизм сына. "Впрочем, эгоизм в его возрасте – вещь совершенно нормальная. Но ведь… Его отец так и остался эгоистом. Может, все дело в том, что ОНИ никогда по-настоящему не вырастают? Так и остаются маленькими, требовательными, изнеженными мальчиками?".
ОНИ – так она называла мужчин. Существ, которые думали только о себе, и ни о чем больше.
Марина поднялась на три невысокие ступеньки; чуткий фотоэлемент, уловив приближение человека, услужливо распахнул стеклянные двери.
В вестибюле было тихо и прохладно. Она прошла, приветливо (хотя и не слишком искренне) кивнув охраннику, и направилась к лифтам. Краем глаза она уловила какое-то движение и услышала сиплый одышливый голос.
– Позвольте, я вам помогу?
Марина повернула голову и увидела высокого седого мужчину – одного из немногих жильцов Башни, с кем она была знакома.
"Сергей Петрович", – вспомнила Марина, но фамилию, сколько ни пыталась, вспомнить так и не смогла, хотя ее можно было прочесть на глянцевых обложках детективов, заполонивших прилавки магазинов и уличные лотки.
Рука соседа (Марине показалось, что она сильно дрожит; гораздо сильнее, чем следовало бы) подхватила ручки пакета, и Марина поспешно разжала пальцы. В этом не было ничего похожего на ухаживания ("пожилого… пожалуй, пожилого") мужчины за ("м-м-м… пока еще молодой") женщиной. В этом было что-то другое, но что именно – Марина не понимала.
Она осмотрела Сергея Петровича немного внимательнее. Сегодня он выглядел, как глубокий старик, едва державшийся на ногах. Он дрожал, как от холода, под красными, словно воспаленными, глазами, набрякли огромные мешки, кожа на лице отвисла и собралась в некрасивые складки. Сергей Петрович чересчур поспешно подхватил ее пакет, покачнулся и чуть не упал.
"Может, он пьян? Или с похмелья?". Но нет, алкоголем от него не пахло. В другой руке он держал свой пакет, и в нем ничто не звякало и не булькало. Сквозь полупрозрачный целлофан Марина разглядела острые углы сигаретных пачек, несколько (почему-то несколько) дешевых одноразовых зажигалок, большую бутылку "Кока-колы" и батон хлеба.
