[1]
Мама Джорджа подошла к двери, помедлила секунду, потом вернулась и взъерошила сыну волосы.
– Мне бы не хотелось… чтоб ты волновался, – сказала она. – Ничего страшного с тобой не случится. С бабулей – тоже.
– Конечно. Все о’кей. Передай Бадди, чтоб лежал мирно.
– Прости, не поняла?..
Джордж улыбнулся:
– Чтоб лежал смирно. Не дергался.
– О… очень смешно… – Она ответила ему улыбкой, отвлеченной и рассеянной, обращенной как бы ко всем сразу и ни к кому в отдельности. – А ты уверен, Джордж…
– Я буду в порядке.
Уверен в чем? В том, что не боится остаться с бабулей? Именно об этом хотела она спросить?
Если да, то ответ был отрицательный. В конце концов ему сейчас уже не шесть лет, как тогда, когда они только приехали в Майн ухаживать за бабулей и он всякий раз плакал от страха, когда она протягивала к нему свои толстенные ручищи. Бабуля сидела в белом, обтянутом винилом кресле, от него вечно пахло яйцами всмятку, которые она поедала, и сладковатой белой присыпкой, которую мама втирала в ее дряблую, морщинистую кожу. Итак, она протягивала свои белые слоновьи руки, прося, чтоб он подошел к ней, чтоб она могла прижать внука к огромному и распухшему слоноподобному телу. Бадди как-то подошел к ней. Бабуля заключила его в слепые объятия, и Бадди, как ни странно, остался жив… Но ведь Бадди был на два года старше.
Теперь же брат сломал ногу и находился в травматологическом отделении городской больницы Льюистона.
– У тебя есть телефон врача. На всякий непредвиденный случай. Но ничего такого не произойдет. Ведь так?
– Конечно, – ответил он и сглотнул сухой ком в горле. И выдавил улыбку. Интересно, получилась она или нет? Ну конечно же, получилась! И вообще все нормально, все о’кей. Он уже не боится бабули. Да и потом, ведь он уже вышел из шестилетнего возраста, верно? И мама может спокойно ехать в больницу в Льюистон навестить Бадди, а он спокойно останется дома и побудет с бабулей. Без проблем.
Мама снова подошла к двери, помедлила и снова вернулась, улыбаясь отрешенной, обращенной ко всем вообще и ни к кому в частности улыбкой.
– Если она вдруг проснется и попросит чаю…
– Знаю, – кивнул Джордж. Он прекрасно видел, как взволнована и напугана мать, сколько бы она там ни притворялась, маскируясь своей улыбкой. Она беспокоилась о Бадди. Ох уж этот Бадди и его идиотская «Лига любителей пони»! Позвонил тренер и сказал, что Бадди получил травму во время командных соревнований на призовой кубок. Джордж узнал об этом (он только что вернулся из школы и сидел за столом на кухне, поедая печенье и запивая его шоколадным напитком «Несквик»), когда мать, прижимая трубку к уху, вдруг тихо ахнула и сказала: «Бадди? Травму? Серьезную?..» – Да знаю я, мам, знаю. Все усек. Вызубрил до седьмого пота. Давай езжай.
– Умница, хороший мальчик, Джордж. И ничего не бойся. Ты ведь больше не боишься бабули, верно?
– Не-а… – протянул Джордж. И улыбнулся. Прекрасная улыбка, улыбка человека, который все усек, вызубрил до седьмого пота, улыбка парня, который уже давно вышел из шестилетнего возраста. Он сглотнул слюну. Просто потрясающая улыбка. Но за ней – пересохший от волнения рот и ком в горле. Словно это самое горло выстлали жесткой колючей шерстью. – И передай Бадди: мне очень жаль, что он сломал ногу.
– Обязательно, – сказала она и снова направилась к двери. Через окно пробивался солнечный свет. Начало пятого. – Слава Богу, что у нас есть спортивная страховка, Джордж. Не знаю, что бы мы без нее делали…
– И еще передай, что в следующий раз он обязательно выбьет этих сосунков из седла.
Мама опять улыбнулась отрешенной улыбкой. Улыбкой женщины за пятьдесят, которая в одиночестве растила двоих поздних сыновей – старшему тринадцать, младшему одиннадцать. Но на этот раз она наконец распахнула дверь и в комнату ворвался шепот прохладного октябрьского ветра.
– И помни, телефон доктора Арлиндера…
– Помню, мама, – ответил он. – Тебе давно пора, иначе его ногу…
– Она наверняка будет все время спать, – сказала мама. – Я люблю тебя, Джордж. Ты хороший, славный мальчик… – И с этими словами она затворила за собой дверь.
Джордж подошел к окну и смотрел, как она, вынимая ключи из сумочки, торопливо идет к старенькому «доджу» 1969 года выпуска, пожиравшему несметное количество бензина и масла. Теперь, когда она уже вышла из дома, не зная, что Джордж наблюдает за ней, отрешенная улыбка покинула лицо и мама выглядела совсем несчастной и потерянной. Потерянной и еще сходившей с ума от волнения за Бадди. Джорджу было жалко мать, но ее чувств к Бадди он не разделял. К Бадди, который любил, сбив брата с ног, усесться на него верхом, придавить коленями плечи и колотить Джорджа ложкой по лбу до тех пор, пока несчастный буквально не начинал сходить с ума (Бадди называл это «варварской китайской пыткой ложкой», страшно хохотал во время всего действа и доводил Джорджа до слез). Бадди применял к нему и «индейскую пытку веревкой», затягивая узел на руке брата до тех пор, пока не проступали крохотные капельки крови – словно роса на травинках под утро. К Бадди, который с таким сочувствием и пониманием внимал Джорджу, когда однажды ночью в спальне тот поделился с ним страшной тайной, признался, что неравнодушен к Хитер Макардл. На следующее же утро Бадди бегал по школьному двору и пронзительным, словно пожарная сирена, голосом выкрикивал:
