Пролог Археоптерикс танцующий
Что бы я изменил в своей жизни? Ну, наверное, сегодня утром не послал бы нашу психологичку куда подальше, а, как все, сделал бы вид, что жутко раскаиваюсь. Тогда не пришлось бы писать для нее вот эту маразматическую слюнявую дребедень.
А еще лучше начну с прошлой пятницы. Наверное, не стоило так издеваться над Жирным: наших родителей вызвали в школу, и его мамаша верещала как резаная. А у самого Жирдяя был такой жалкий вид, что хотелось его ещё раз двинуть. Хуже всего то, что у меня это его лицо теперь из головы не идёт.
Но надежнее всего начать с рождения. А ещё лучше с того, что было до него.
Спрячусь-ка я за чью-нибудь пухлую, в ямочках (как у всех мелких) спину, когда прилетит за мной мой аист. Такой, с костяным клювом и пустыми дырами вместо глаз: там, где вопят в капусте ещё не рождённые младенцы, по земле всё время плывут тени от кружащих над ними аистов.
Взмахивая чёрными пуховыми крыльями, мой аист будет искать меня, чертя круги над необозримой поляной, но не найдет. И тогда подхватит и унесет кого-нибудь другого. Ведь там, на Земле, у моих предков всё уже случилось, и нет времени искать меня слишком долго.
Аист превратится в точку и исчезнет вдали, а я ухмыльнусь беззубым ротиком и буду караулить следующего перевозчика на тот или этот – это с какой стороны смотреть – свет. Может, повезет больше – и мне, и предкам.
Тут конечно есть элемент риска. Это как с товарняками – никогда не знаешь, куда катится наглухо закупоренный состав, к которому ты прицепился. Схватишь за длинные жесткие ноги не того аиста и очнешься в красном душном животе, в желтоватой околоплодной жидкости, как на картинках по кретинскому половому воспитанию. А через неделю та тётка, которой ты достался, узнает наконец о тебе и ужаснётся. И со всеми этими ещё не раскрывшимися лёгкими, с несформированными органами слуха и зрения, ты на краткий миг столкнёшься с ярким и жёстким белым светом. Он полоснет тебя как ножом, и ты тут же вернёшься обратно.
Вероятно, для тех, кто возвращается, есть другие поляны. Наверняка, их специально отселяют, – поговаривали у нас, – чтобы мы не узнали, как ТАМ: потому что если бы узнали, никто не захотел бы рождаться. Но, сто пудов, мало кто в это верил всерьёз, все как-то надеялись на лучшее и потому добросовестно кричали, привлекая внимание аистов.
Может быть, и не зря кричали. Многим всё-таки везет, хотя это явление относительное. Во всяком случае, мне повезло больше, чем Жирдяю, которого все чморят.
Что касается аистов, то один незадачливый аист даже есть в учебнике по биологии. Он всегда там, кочует из учебника в учебник. Археоптерикс танцующий. Интересно, кому он носил младенцев, если на земле даже пещерных людей не было? Младенцы-то, небось, уже были. Просто ждали. Может этот аист и летал над землей, следя, не появились ли те, кому можно их отнести. Пока его кто-то не сшиб. Первые люди, наверное…
Перечитал. Блин. Психологиня осталась бы довольна. Тут и раскаяние, и грёбаная поэзия, и, наверняка, есть что разложить по Фрейду. Но не стоит так её баловать. Лучше скормить это другу-унитазу, а психологичке сдать чистый листок. Табула раса. Пусть радуется.
Мать никогда рано не возвращалась, а отец, напротив, почти всё время был дома. Но в конечном счете результат был один: по вечерам Катя была предоставлена сама себе.
Отец спал на диване перед орущим телевизором, рядом, как опрокинутые матрешки, валялись две пустые бутылки. Будь бутылка одна, Катя действовала бы осторожнее, но теперь отец вряд ли мог проснуться.
На всякий случай стараясь не шуметь, Катя стала одеваться. Она натянула рейтузы, сверху – джинсы и свитер, и тщательно заправила штанины в толстые носки. Справившись с молнией куртки, она нахлобучила шапку и потуже затянула под подбородком завязки капюшона.
Оставалось только надеть сапоги, и Катя, встав на коленки, вытащила их из-под шкафа. Сапоги были дырявые, но красивые. Катя полюбовалась ими немного и осталась довольна.
Подойдя к двери, Катя прислушалась, но на лестнице было тихо. Тогда она повернула ключ в замке и вышла на площадку. Резиновый коврик у соседской двери, где часто ждал её Бандит, сегодня пустовал. Косолапя в толстых рейтузах, Катя спустилась по лестнице. Днём она ни за что не вышла бы в них на улицу, но теперь, когда стемнело, двор был безлюден, и он снова стал её территорией.
С полудня, когда в воздухе стали кружиться первые снежинки, снегопад не прекращался ни на минуту, снег падал и падал, заметая чёрную землю, и теперь двор будто выбелило.
На снегу читались редкие следы прохожих; Катя осмотрелась и выделила из других отпечатки мужских тупоносых ботинок: грузная дичь стоила охоты настоящего волка! Катя сделала пару шагов вдоль следа, но остановилась в раздумье, заметив, что глубокие вмятины сильно припорошены. Человек прошел здесь давно и его, наверняка, уже не догнать.
Катя с сожалением оставила след и вскинула голову.
Это была хорошая ночь для охоты, не хватало только Бандита. Но у пса, видимо, были свои дела.
